Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

Еще мгновенье я раздумывал о тех опасностях, какие могли меня подстерегать, и заключил, что этакому горемыке уже нигде ничто не угрожает; а может, заключить и не успел. Единственное, что я успел услышать — был скрежет запираемой снаружи двери. Однако он меня не тронул. Меня уже ничто не трогало: глубокий благодатный сон окутал все вокруг.

Проснулся я, должно быть, поздно. Сквозь основательно расшатанные ставни врывался яркий луч, который предвещал погожий день — предвестие, подхваченное мерным щебетаньем птиц. Комната была почти такая, как и представилась мне смутно накануне. Кроме источенной древесными жучками, пыльной и без простыней кровати с балдахином, вся остальная мебель состояла из потемневших тумб, служивших более для украшенья, нежели для обиходной надобности, да нескольких высоких мягких стульев. Стены комнаты почти до середины скрывала деревянная и тоже потускневшая обшивка.

Пока я пребывал в давно забытой, сладостной истоме, вкушая удовольствие (не столь оправданное) от настоящей, хоть и старенькой кровати и пробужденья в бодром духе, за дверью прошуршали легкие шаги, которым я не придал особого значенья. Я соскочил с постели и распахнул окно. Безудержные волны света залили комнату. Солнце давным-давно взошло и золотило лесистый склон, тянувшийся неподалеку. У его подножья ютился сочно-зеленый луг, вот-вот готовый вспыхнуть под светоносными лучами. Внизу, почти под окнами, тишком шушукались садовые деревья: там затевалась птичья перепалка. Дворовые постройки, казалось, спали беспробудным сном. Вокруг не видно было ни души, и лишь деревья жили воробьиной потасовкой. Незамутненный воздух обдавал приятной свежестью. Все дышало столь завершенным, столь благостным покоем, что постепенно моя благонастроенность переросла в сплошное ликованье чувств. Вчерашние усталость и тревога, весь нескончаемый кошмар моей рискованной и бесприютной жизни мне представлялись какой-то безобидной, стародавней выдумкой.

Меж тем настало время привести себя в порядок. Поскольку комната была для этого не приспособлена, я попытался выйти. Дверь оказалась заперта; и тут я вспомнил, что, засыпая, слышал, как хозяин запирал ее на ключ. Хотел позвать, но спохватился, что тем самым упрекну хозяина в чрезмерной подозрительности. На всякий случай еще раз потянул за ручку — дверь неожиданно открылась. За это время дверь отперли так тихо, что, стоя рядом, я не уловил ни звука.

Я вышел, напевая, в гостиную, украшенную дорогими гобеленами в весьма плачевном состоянии: то тут, то там свисали их полинявшие обрывки. Мебель здесь отсутствовала вовсе. Я перешел в коротенькую галерею, с которой открывался выложенный камнем дворик. Потом вернулся в дом и оказался в широком коридоре с тремя большими окнами: в том самом коридоре, что накануне вечером запечатлел сквозь сон. И снова на меня воззрились оленьи головы, являвшие вместе со связкой вертелов, охотничьим рожком и ржавеньким ружьем с запалом убранство этой части дома. За коридором следовали три комнатушки без окон и с расписанными стенами. В первой, припав к стене, расположился колченогий столик; во второй — массивный шкап с разомкнутыми створками; в последней сбились в кучку соломенные стулья и детский стульчик, точно трон, украшенный резьбой. Двери комнат были то из резного дуба, то из потемневших крашеных панелей, а то и вовсе из грубоватого каштанового теса. Словом, повсюду я наблюдал уже подмеченные беспорядицу и запустенье — нерасторжимые приметы увядшего великолепия.

Затем я вышел на деревянную площадку с балюстрадой. Отсюда, делая изгиб, сбегала лестница и рассекала две стены в большой прихожей с объемным слуховым окном. Площадка упиралась в маленькую арку, проделанную в толще кладки с противной стороны. За аркой протянулась короткая цепочка комнат. Главной целью моих блужданий было поскорей добраться до залы в первом этаже, единственного знакомого мне места в доме, где я надеялся кого-нибудь застать. Казалось, этот путь мне проложила незримая рука и открывала именно те двери, в которые я должен был войти. Я с удивлением отметил, что, до сих пор кружа по дому, так и не смог составить явственного представленья о размещении его покоев. Короче, я не стал спускаться но деревянной лестнице и двинулся под арку.

Вначале я прошел по неприметному пустому коридору; миновал попутно вереницу сумрачных каморок и очутился в следующем коридоре с оконцем в глубине. Ближе к середине он расширялся вбок подобием салона, в который выходило три-четыре двери. Едва я подступил к означенному месту, как неожиданно услышал жуткий визг: полузвериный-получеловечий. В тот же миг раздался громкий стук двери; вернее, кто-то со всего размаху ее захлопнул. Из тех дверей, что были у меня перед глазами, не шелохнулась ни одна. Выходит, стукнувшая дверь скрывалась где-то за стеной.