Свортаут Глендон - Благослови зверей и детей

На этом набеги прекратились. Они перестали быть игрой. Приобрели новый смысл. На оружейный склад повесили замок. По субботам на линейке писунам больше не вручали ночной горшок. Они всюду таскали его с собой, как почетный приз.

В темноте Коттон подтолкнул Тефта и братьев Лалли.

— Пора! — шепнул он. — Не забудьте: сперва фонарики, потом транзисторы, потом шляпы… и не шуметь!

Лалли-2 извлек палец изо рта:

— Коттон, а Коттон!

— Что?

— А вдруг они, бизоны то есть, кинутся на нас, а совсем не туда, куда надо?

— Не кинутся, — ответил Коттон. Обещаю. И бросай как следует… как будто это не фонарики, а гранаты… Ну, вперед!

Два прыжка к ограде, первая перекладина, вторая, третья, и вот их головы показались наверху, над стадом — Коттон с Тефтом по бокам, братья Лалли посредине. Прошлое встретилось с будущим. На одно жуткое мгновение на них нахлынул острый запах и отчаяние, наполнявшие загон, и тут фонарики вспыхнули, за ограду полетело шесть желтых факелов, за ними — пять транзисторов, а потом — неразбериха из индейских бусин, пластмассы и фетра, и все это посыпалось на бизоньи горбы и рога; черные тени попятились, тяжелая туша навалилась на бревенчатую ограду, копыта застучали, как набирающий скорость локомотив, и стадо понеслось.

Они спрыгнули на землю, очертя голову побежали вдоль загона, а там, внутри, трещали бревна и скрипели болты — это стадо протискивалось через центральную клетку. Когда они завернули за угол, наступила оглушающая тишина. Задохнувшись, они перешли на шаг. Гуденау и Шеккер ждали их и указывали пальцами в темноту.

Измученные, грязные, все шестеро стояли с обнаженными головами. Они совершили больше, чем могли вообразить. Их трясло. Ноги гудели песенным гудом. Сердца стучали, отбивая стихотворный ритм. Из онемевших кончиков пальцев вылетали на волю их души. Ибо при свете заходящей луны, вприпрыжку, играя и взбрыкивая, выбежал из ворот на свободу бизон.

То был лучший момент в их жизни. Они поразили сами себя.

— Гм, — кашлянул Коттон.

Они обернулись к нему.

— Гм. У меня в кармане… — неуверенно произнес он. — Я их все лето берег. На случай, если мы сделаем что-нибудь стоящее.

Он порылся в кармане и достал что-то завернутое в туалетную бумагу.

— Я их взял, когда мы уходили из лагеря.

Они окружили Коттона, и он развернул бумагу. Внутри были три бутылочки виски — такие подают на авиалиниях.

— Ух ты! — оживились остальные. — Где достал?

— Стырил в самолете, пока Тефт скандалил. Дело нехитрое. Стюардессы совсем очумели, а тележка осталась около моего кресла. Я стащил четыре штуки. Одну выпил в то утро, когда мы с первым нашим набегом в галошу сели. Помните? А теперь каждому причитается по полбутылочки. Мы это заслужили.

Он показал им, как свинтить пробку.

— Итак, за писунов, — провозгласил Коттон. — За самых отчаянных ковбоев Дикого Запада.

Он приставил бутылочку к губам и под их взглядами сделал первый глоток.

Коттон разделил свою бутылочку с Лалли-2, Гуденау — с Шеккером, Тефт — с Лалли-1. Вышло что-то вроде причастия. В темноте у пустого загона одни ждали своей очереди, другие пили по глоточку, надувая щеки, чтобы не поперхнуться. Действие виски они проверяли на Гуденау и, когда тот закашлялся, по-дружески похлопали его по спине.

«Очень прилежен, другим занятиям предпочитает чтение. Друзей мало. Негативная реакция на школу сохраняется. В последнее время проявляет склонность к самодеструкции. Причины коренятся в по-прежнему сложных внутрисемейных отношениях». Отчим Гуденау разорвал этот годовой отчет школьного психолога на кусочки. Ученые мужи сделали, что могли, заявил он матери Джералда, теперь моя очередь взяться за парня. Вчера один знакомый говорил в клубе, что в Аризоне открылся летний лагерь, там мальчиков учат ездить верхом, стрелять и вообще делают из них мужчин. Вот крошка Джералд летом туда и поедет. Мать Джералда всплакнула. Аризона так далеко, а Джералд необщительный, свалится с лошади и на всю жизнь останется калекой. Калекой так калекой! — проревел отчим. Ты должна сделать выбор. Во-первых, между мужем и младенцем, который до сих пор писается в кроватку. И во-вторых, кого ты из него растишь? Сам он всего лишь инженер, а не какой-нибудь гений, но он, черт возьми, способен отличить винт от гайки. И мужика от бабы. Так что пусть поскорее выбирает, что дальше делать с ее малюткой — надеть на него джинсы и сапоги или купить ему платьице и губную помаду.