Свортаут Глендон - Благослови зверей и детей

У них в домике запретов почти нет, сказал Коттон, но всему есть предел. Им надоели шуточки его папаши, истории про то, по каким салунам он ошибался, в каких концертах выступал, с какими знаменитостями знаком и сколько зашибает долларов. Короче, будь как все или катись. Ему ясно, в чем дело, ответил на это Шеккер. Дело в том, что он еврей. Коттон вздохнул и покачал головой: нет, дело не в этом, и большая просьба — избавить их всех от мании преследования. Шеккер обозвал писунов фашистами. Тут Коттон вышел из себя. Нет, ответил он, мы не фашисты. У нас свои проблемы — чтобы решить их, требуется спокойная обстановка. Тут и Шеккер потерял самообладание. Почему бы им не назвать этот лагерь так, как есть — концлагерем? Если он, Шеккер, им поперек горла, пусть построят крематорий и отправят его в печь. Коттон взвыл и допустил ошибку — повернулся к Шеккеру спиной. Шеккер бросился на него. Выше ростом и фунтов на сорок тяжелее, он быстро подмял Коттона, как куль, придавил его и тузил до тех пор, пока их не разняли.

После этого инцидента атмосфера разрядилась. Шеккер успокоился и стал вести себя по-человечески. А если он забывался, откалывал свои бродвейские номера или прохаживался насчет фашистов, остальным достаточно было рявкнуть хором: «В крематорий его!» — и Шеккер бросал валять комедию.

Внезапно фары выхватили справа от дороги вывеску — большие желтые буквы на фоне коричневого дерева. Тефт притормозил, съехал на обочину, развернулся и въехал в открытые ворота — и вот в одно мгновение поток машин, механические кегельбаны и вся цивилизация остались позади, и вокруг осталась только волшебная ночь американского Запада.

На часах было 2.36. Из лагеря они выехали в 11.48 и вот через три часа — после того как угнали грузовик, попили молочка и устроили стрельбу на всю округу — оказались почти у цели. Правда, последние три мили быстро не преодолеть, потому что дорога здесь — нитка раскисшего грунта, то спускающаяся в лощины, то проходящая через высохшие русла — была в таких колдобинах, что весь корпус грузовика сотрясался от вибрации. К чувству горной высоты и необъятной шири примешивалось ощущение безыскусной простоты их грузовика, который, как четвероногое насекомое, полз по телу спящей земли, ощупывая поверхность светящимися усиками-фарами в поисках пищи и натыкаясь только на заросли дубняка, кедровники и низкорослый кустарник. Чтобы почувствовать себя увереннее и не ударить лицом в грязь, они выключили транзисторы, сварганив какофоническую смесь из «Десяти заповедей» Пичиза и Херба и «Приближения смерти» Кантри Джо в сопровождении группы «Рыбки».

Машина миновала сухое русло, проехала по деревянному мосту, и, когда она поползла вверх по склону, мотор зачихал.

Что ни говори, а именно хвастовство Шеккера толкнуло писунов на их первый подвиг. На четвертую неделю их жизни в лагере в прескоттском кино под открытым небом крутили картину, которую им ужас как хотелось посмотреть, — «Профессионалов» с Бертом Ланкастером и Ли Марвином. Ясное дело, в кино должны были отправиться апачи, племя победителей, а у писунов шансов было не больше, чем выиграть бейсбольный матч. Три ночи подряд Шеккер, привыкший к свободе в своем Нью-Йорке, клялся и божился, что смоется после отбоя, автостопом доберется до города и попадет на последний сеанс. Разумеется, он этого не сделал. Но его треп на третью ночь надоел Коттону. Ладно, сказал Коттон, заметано. Мы все отправимся в кино, нечестно все считать по очкам, и мы на эти очки наплюем. Так они и поступили. Когда Лимонад завалился спать, они оделись, прокрались в корраль, оседлали лошадей, вывели их из лагеря и проехали две мили до окраины Прескотта, где и находилось кино на открытом воздухе. Сперва хозяин не хотел их пускать, потому что они были не на машине, а верхом, но день был будний, на площадке стояло всего несколько автомобилей, в которых обжимались парочки, и, после того как Шеккер сунул хозяину двадцатку, тот продал им билеты. Они въехали, привязали лошадей к столбу, на котором был укреплен динамик, накупили кукурузных хлопьев, мороженого, горячих сосисок, хрустящего картофеля, кока-колы и всякой мексиканской снеди, уселись и получили полное свое удовольствие. Когда крутили последнюю часть, нагрянул начальник лагеря — ему, наверное, позвонил двуличный хозяин кинотеатра — и произнес неприятную речь насчет малолетних правонарушителей. Но пока начальник вещал, писуны седлали лошадей и, таким образом, насладились фильмом до конца. По возвращении в лагерь начальник предупредил их: еще один подобный номер, и они отсюда вылетят. Писуны внимали ему и многозначительно переглядывались, как Ланкастер и Ли Марвин.