Йен Бенкс - Улица отчаяния

— А что… что там в точности произошло? Рик вскинул брови, словно осуждал меня за мое неведение. Я растерянно пожал плечами:

— Я же… я же только в общем слышал. Без подробностей. Ты не мог бы мне рассказать?

Тамбер прочистил горло, прерывисто вздохнул, взглянул на свою правую руку, гасившую в пепельнице окурок толстой сигары.

— Ну, похоже… этот парень, он был… какой-то там фанатик, «моральное большинство» [64] «Моральное большинство» — весьма агрессивная общественная организация американских протестантов-фундаменталистов … не знаю точно. Фундаменталист или просто помешанный… Я не знаю, к какой там церкви… или секте, или как там… — Тамбер покачал головой и продолжил, все так же обращаясь к своей руке, крутившей и крутившей сигарный окурок. — Он только что поселился в гостинице, в Кливленде, приехал субботним скорым. Из Алабамы, видимо — специально. Ну и… в общем, если бы это было на юге, они усилили бы охрану, они всегда усиливали, когда там выступали, из-за всех этих пикетирований и угрожающих писем, но в Кливленде, я думаю, они считали, что уж там-то ничего особо опасного. В общем, он поджидал в холле, и когда она вышла из лифта, он… он начал стрелять. Ее телохранителя, его он тоже застрелил, вышиб парню мозги. Ранил Кристину в бок и в голову, она еще успела выскочить наружу, на тротуар, кричала, звала на помощь, но этот парень бросился следом и всадил в нее еще две пули, а потом гостиничный охранник подстрелил его самого, ранил… Крис умерла по дороге в больницу. Суд над этим парнем будет не раньше лета. Они там все не могут решить, сумасшедший он или нет, обычная история. Говорит, что действовал по Господнему велению, из-за… ну, этого, ты знаешь, представления вначале, гитара и все такое… Господи, Дэн, — голос Рика резко изменился, стал почти обиженным, — я никак не думал… я ни за что не взялся бы все это тебе рассказывать, ни за что. Мне очень больно, и за нее, и что вот ты… Я не могу передать, как мне больно. И я не знаю, что еще сказать.

— Да… Извини, пожалуйста, я отойду на минуту.

— Да, конечно.

Я пошел в уборную плакать.

Рик вытащил меня оттуда минут через двадцать, когда персонал начал уже беспокоиться, не случилось ли со мной чего. Говорят, сперва за мною послали официанта, но я ничего такого не помню. Я просто сидел в кабинке и ничего не слышал, пока Риков голос не вывел меня из оцепенения. Странно, но я даже не плакал. Я встал из-за стола с мокрыми глазами, но по пути в уборную слезы бесследно высохли, их словно засосала жуткая, огромная пустота, разверзшаяся внутри меня за время Рикова монолога.

Меня вывели из уборной под локоток, как лунатика. Рик хотел вызвать врача, но я сказал: не надо, ни к чему.

Он вызвался проводить меня до церкви.

— Слушай, Дэн, ты точно уже в норме?

— Да, не беспокойся. Ничего со мной не случится. Просто я раньше не знал. Спасибо, что рассказал.

— Да за что тут спасибо. Слушай, а давай вернемся в гостиницу, снимем тебе номер. Чего хорошего спать одному в этой кошмарной громадине?

— Мне там привычнее. Полежу, и все будет в порядке.

— Ты уверен?

— Да, совершенно.

— Ладно, встретимся завтра в гостинице, хорошо? Ты обещал. В одиннадцать я уезжаю, а до того в гостинице. Так, значит, завтра, хорошо? Около девяти.

— Да. В девять.

— Значит, договорились. Так ты точно в порядке?

— Да. В полном. Утром увидимся.

— Увидимся. Спокойной ночи, Дэн.

— Спокойной ночи.

Да, это похоже на секс. Выступление на сцене, живое исполнение.

Мы и сначала работали прилично, а потом так и очень хорошо. Мне всегда казалось, что я слабое звено, стою себе, веду невиртуозную басовую партию да притопываю иногда ногой, однако, по мнению некоторых, я тоже играл свою роль, я был фундаментом, на котором строили остальные члены группы, скалой, основой. Так, во всяком случае, говорили. А вообще все это ерунда, и нет никакого смысла тратить силы и время на никому не нужный анализ, мы были популярны, вот и весь тебе сказ.

И это очень похоже на секс. Конечно же. Перед залом или стадионом, где сидят и стоят люди, спаянные на время общим теплом, потом и запахом, общей одержимостью и напряженным, с минуты на минуту нарастающим предвкушением. И вы входите в эту атмосферу, становитесь ее неотделимой частью; в суете и мандраже последних минут перед выходом, укрытые от зала в артистической уборной, вы почти всегда его слышите и всегда, абсолютно всегда ощущаете.