Йен Бенкс - Улица отчаяния

А может, я просто черствый, бездушный ублюдок.

— Что-то ты как-то с лица сбледнул.

— Э-э-э, что? — Я недоуменно взглянул на Бетти, вырвавшую меня из безрадостной пучины воспоминаний. — Сбледнул?

— Ну да, ты выглядишь ну точь-в-точь будто сам посидел в тюряге, ну точь-в-точь. А это у тебя что такое? — Бетти подобрала с простыни мою левую, с разбитыми в кровь костяшками руку и уронила на прежнее место. — Вот уж не знала тебя за такого. С кем ты там подрался?

— Ни с кем. — Я взглянул на ободранную пятерню, а затем пару раз согнул и распрямил пальцы.

— Рассказывай. Я что, не знаю, как выглядят у мужиков пальцы после драки? Из-за чего ты подрался?

— Да ни с кем я не дрался. Просто залезал на одну штуку, вот и ободрал руки.

(А ведь кто его знает, может, Макканн не сказал мне всей правды. Может, я все-таки кому-нибудь врезал? И что было потом, когда мы с ним разошлись? Я пошел и где-то там купил себе кэрри. А потом? Ввязался в драку? Может, и так, я же ничего не помню… Хотя нет, я же совсем не умею драться. Меня же и трезвого любой ребенок сделает. Любой малолетний, закаленный в уличных боях хулиган. И такое-то травмирующее событие, как драка, я никак не мог забыть… или мог?)

— Ну да, конечно, с лестницы упал. Расскажите своей бабушке.

— И не падал я ниоткуда, я залезал.

— Так ты что, в комнату чью-то хотел залезть?

— Да нет, дело в том, что я просто… я просто был пьяный, вот и потянуло полазать. Ничего я не воровал и не собирался. — Я спрятал руки под простыню и лег на спину.

Некоторое время мы молчали: она — сидя, я — лежа. Я смотрел в ненормально высокий потолок своей колокольной спальни. И думал.

— А знаешь, ведь я в жизни ни разу ничего не украл. — Я скосился на Бетти. — Удивительно, правда?

— Уж куда удивительней. — Бетти на мгновение вскинула темные, густые брови и полезла в пачку за очередной сигаретой. — А ты точно знаешь?

— Да, пожалуй, точно.

А правда, и как же это вышло, что за все свое детство-отрочество-юность я так ни разу ничего не спер? Каждый из моих друзей хоть что-нибудь да спер. Да и вообще почти каждый, кого я хоть немного знал. А я не воровал. Боялся. Я всегда очень ярко себе представлял, как это будет, если меня поймают. Вина, жуткое ощущение того, что тебе говорили не делать того-то и того-то, а ты не послушался, и сделал, и попался, и понес наказание. Ужасающая логика этой последовательности, словно все ее звенья твердо предопределены и только не успели еще реализоваться. Меня останавливал страх. Боязнь вины. Боязнь стыда, неловкости, замешательства. Боязнь того, что скажет мама.

Ну а в результате я чувствовал себя виноватым, что я не такой, как все мои товарищи.

Бетти закурила сигарету. Я лежал и думал.

И если бы я хотя бы похищал чьи-то там сердца. Да куда там, с моей-то мордой. Ну да, конечно, в бытие свое Уэйрдом я имел уйму поклонников — и, конечно же, поклонниц. Но это же совсем другое дело. Более чем сомнительно, чтобы фэны относились к своим кумирам с любовью. Восхищение — да, преклонение — да, но никак не любовь. Они могут думать, что любят, но с какой бы это стати дети, подростки так вот сразу научились разбираться, что любовь, а что нет? Кому, конечно, как, но лично мне в их возрасте это было не под силу. Да и сейчас, в общем-то, тоже, а уж я ли не потел над этой задачей.

Но даже если считать преклонение перед нормальной эстрадной звездой «любовью», при чем тут я? Что во мне нормального? Можно почти не сомневаться, что малолетние фэны видели во мне антигероя, наглядное доказательство того, что рок-музыканту совсем не обязательно быть смазливым. Более того, избирая предметом своего обожания такого жуткого хмыря, они лишний раз удовлетворяли извечную извращенную страсть подростков хоть чем-нибудь да удивить взрослых. Хмурый, косматый Уэйрд злобно таращился зеркальными очками с тысяч постеров, налепленных (к ужасу родителей) по стенкам тысяч детских спален, нечто зловещее, но не слишком вылезающее за рамки, безвредная дешевая щекотка для нервов [36] Возможная аллюзия на название альбома Дженис Джоплин «Cheap Thrills» (1968) , символ пустой, нестрашной угрозы. Дети заменили мною других, более симпатичных звезд, чтобы пояснее выразить свою точку зрения; мое номинальное вознесение на звездный небосвод было неким очень скромным провозвестием грядущей полуискренней, полунаигранной омерзительности панка.

А может, мною просто шантажировали; борясь за свой отвергаемый родителями стиль одежды и украшений, детишки использовали меня для контрастного сравнения: вы считаете, что это плохо? Да вам еще крупно повезло, я мог бы выглядеть так, как он. А может, все и совсем просто, может, моя широкая, дурацкая физиономия представлялась им очень забавной. Прикольной.