Сальваторе Адамо - Воспоминание о счастье, тоже счастье…

Безо всякой задней, дурной мысли позволил себе я удовольствие порисовать их, с любовью и почтением покопировать; всего лишь из почтения к великому их создателю. И вот мало-помалу идея та, о ней в самом начале я уже напоминал, принялась пощекатывать моё сознание, да так в нём и застряла. Потому и решился я на откровение и сомнением своим поделился с вами по той же причине: работы-то свои как подписывать, своим именем или Констана Пермеке?

Второй вариант, как вы сами понимаете, может и к признанию правомочности проступков подтолкнуть, а не то и преступлений даже.

Эх, да что же это я вам такое говорю! Вот, слышу уж от вас: «Как? Потчевал часами нас неким чтивом и всего-то лишь затем, чтоб к дурацкому вопросу этому подвести? Да плевали мы на тебя, твоя это проблема, бумагомарака ты этакая! Ты же только что бодренько набалтывал, что не задумываясь и безо всякой там щепетильности мужика в могилу подтолкнул; простой и примитивный ты сторонник смертной казни, вот и всё. А тут, видишь ли, добродетель перед нами с этой подписью под какой-то там мазнёй разыгрывает…»

Ладно, хорошо, не сердитесь! Позвольте вам всё объяснить. Имеете вы полное право ха возмещением издержек к моему издателю обратиться, а можете ещё мою книгу злейшему вашему недругу сбагрить, если я вас не смогу переубедить.

Для начала, поверьте мне, что я против смертной казни непоколебимо. Это, во-первых! При поимке, так сказать под горячую руку, я смог броситься бы на того монстра, что повинен в смерти дорогого мне существа, но если бы от меня потребовали, уже после вынесения приговора, врубить электрический стул под ним, я бы отказался. Я хочу сказать, погибни тот монстр сам в автомобильной катастрофе при переезде из одной в другую тюрьму, не заплакал бы. В общем, с Фернаном Легэ приключился несчастный случай по пути его следования в назначенную уже ему «тюрьму», к презрению и ненависти, которые плодил он вокруг себя при существовании своём. И уж осуждён-то был он, как ни крути, а более или менее во время; врача его о том можете спросить.

Ну, и при всём моём почтении к вам, хотелось бы всё-таки заметить: точной копии мазни в оригинале не сотворить, это уж, как два…

В общем, что бы там ни было, но все, так меня и не покинувшие, знайте: картина моя, то бишь моя версия Крестьян на отдыхе , укрытая белым саваном, почивает в моей мастерской — обращенная к северу, в ней идеальное освещение, часть нашей комнаты.

А поразмышлять, я в конторе уединился…

Так что теперь, когда мнение ваше подсозрело, отошлите мне свои соображения: станут они для меня, уверяю вас, большим подспорьем.

Клевавший сэндвич воробей пролил мне на душу бальзам; невинность, с какой он пользовался случайно посланным, укрепила меня в сумасбродной моей затее и… выставлю-ка я своего Пермеке в Ситэ . Оригинал же, копию ли… При всей своей скромности, всё же вас уверяю: копия отменна, а обман… ну, что обман… да и не откроется он. Пошлой лжи не будет, не стану я бывшим соседям своим совать под нос мешанину из уважения и презрения в виде копии, пусть и прекрасно исполненную. Как бы сам я, откройся мне подобный подвох, на их месте реагировал? Предательство ещё раз пережить? А они, при врожденной скромности их, оценят ли доброе намерение моё? Поди-ка ты, узнай… Вот и думаю, вот я всё ещё и размышляю, и время как бы застыло, чтобы дать мне, наверное, возможность верное решение принять. Что ж, подождём несколько дней ещё…

И вот, восьмое июня; после открытия выставки в Ситэ минула неделя. Несколько сотен работ получили мы, одна другой выразительнее, неожиданнее, новей: тут и цветной карандаш и акварель, грифель и гуашь, пастель и размывка, акрил и масло. И в самой разной технике написания. И при том — ни тебе конкурентов, ни призов, ни какого-либо воздаяния…

Сколько букетов, солнца, домиков в цветущих садах получили мы от детей!

И шахты, шахты… с отвалами пустой породы и брошенными клетями, и черные, измордованные лица с выпученными от напряжения глазами… в назидание подросткам.

Сколько помыслов и надежд, сожаления и обиды умещалось на малых кусках полотна, картона, простой бумаги…

Многим не хотелось ударить в грязь лицом, вот и пробовали по простоте душевной воспроизвести где-то виденные рисунки и картины…

Кто-то заявлял о себе, подобно Дюбуффе или же Шессаку, не ведая о их существовании, в примитивной манере. Что не ведали, так то и к лучшему; сохраняли притом природную непосредственность свою…