Михаил Осоргин - Вольный каменщик

Так, например, кротчайший царь и псалмопевец Давид перерезал и передушил на своём веку столько людей, что на долю его сына, Соломона, осталось пристукивать сравнительно немного. Сначала Соломон додушил, по отцову завещанию, Иоава, сына Саруи, и Семея, сына Геры, относительно которых Давид убедительно просил его — низвести их седины во крови в преисподнюю. Затем, уже по собственному почину и соображению, Соломон прирезал родного брата Адонию, женился на фараоновой дочери и ещё на семистах жёнах, добавив к ним триста наложниц и наконец занялся мирным строительством.

— «Нужно все-таки сказать, — подумал Егор Егорович, впервые так внимательно читавший Библию, — что всё это — достаточное безобразие! Хотя, конечно, — время было такое…»

Отправил царь Соломон царьку тирскому говорящую дощечку: «Пришли мне человека, умеющего делать изделия из золота и из серебра, из железа, из камней и из дерев, из пряжи пурпуровой, и из виссона, и из багряницы, и вырезывать всякую резьбу, и придумывать все, что будет ему поручено вместе с художниками. И пришли мне дерев кедровых, кипарисовых и сандальных с Ливана, потому что дом, который я строю, великий и чудесный».

И послал тирский царёк Соломону человека, именем Хирама, сына вдовы из колена Неффалимова.

Крыша домика Егора Егоровича крыта обыкновенными красными черепицами, которые накладываются одна на край другой и по которым отменно сбегает дождевая вода: остроумнейшее изобретение, автор нет известен.

Между крышей и звёздным небом — воздушная прослойка.

Кто не верит, что в мире все чудесно, пусть тот жует учёными губами прозаический вздор о составе и температуре воздуха и причинах столь разного блеска звёзд. Егор Егорович лежит в таки жестковатой постеле и думает о великом строителе Хираме.

Это был, очевидно, молодой человек заграничного образования, художник, поэт и величайший фантазёр своего времени. Проживая в Египте, он принял посвящение в тайное общество и, после ряда страшных и тяжких испытаний, достиг степени мастера. Но его не удовлетворяли пути самоуглубления и созерцания;, ему, хотелось скорее найти достойное применение своим дарованиям, его манило широкое строительство, он любил жизнь, мечтал о претворении в действительность тех чудес, которые открыла ему тайна посвящения.

Он был белокур, голубоглаз, строен, высок, силен, здоров, красив, честен, приветлив и одарён всеми талантами. Он родился среди кедров, кипарисов, высоких трав и светлых речных струй. Его единственной наставницей была Природа, — и лучшей наставницы не могло быть у смертного.

На утренней заре Хирам смотрел, как просыпается живущее днем и засыпает жившее ночью. Как выправляются напряжённые соками листья; как раскрывают глаза цветы, вздрагивая жёлтыми ресницами, как за любовью манящей и уклончивой гонится любовь настойчивая и настигающая. Тонким музыкальным ухом Хирам слушал гудение натянутой на колышки двух земных полюсов струны, которая пела-пела-пела, когда её задевали крылья птиц и насекомых. Когда солнце восходило к зениту, — все живущее склонялось долу и тяжко дышало, не зная, что земному светилу будет угодно испепелить, и что помиловать. Когда же само солнце увядало и на землю стекала прохлада, — по всем злакам, кустам и деревьям пробегала игривым змеёнышем улыбка радости и уверенности в завтрашнем дне. С вечерней зарёй просыпались цветы ночные, особенно ароматные; вылетали мотыльки, особо лакомые до редких медов и драгоценнейшей душистой пыли. Тогда же выныривали из логовищ звери с горящими глазами и пружинными мускулами.

Ночью небо зацветало звёздами — и Хирам-посвящённый читал по ходу светил и планет судьбу больших людей и маленьких царств. Он бродил среди звёзд, как по млечной аллее знакомого сада среди двенадцати цветочных зарослей. То, что вверху, как то, что внизу, единообразно создано по мысли Единого, придуманного человеком ради удобства и упрощения мысли. Создатель преклоняется перед своим созданием, — как поэт слушает звуки лиры, считая их божественными. А так как нет ни начала, ни конца, ни рождения из ничего, ни ухода в ничто, и так как в вечном беге от истины к новой истине нет истины последней, — то мысль человека и чувство человека подобны прорастающему зерну, совершенному растению и новому зерну, падающему в ту же землю, чтобы прорасти вновь и завершить круг вечного постижения.

Вот каков был Хирам дремавшего Егора Егоровича, а в сердечко глухой ставни пламенеющим мечом врывался лунный свет и сияющим пятном пробуравливал стену. Подобного не бывало раньше: жизнь была, конечно, довольно удобной, но не была сказочной. Дела-делишки, годы прибывали, волосы седели, — а зачем все это? И вот вошло в жизнь новое, заманчивое, а кругом, в сущности, не бушующий океан, как стараются описывать нашу жизнь, а, правильнее сказать, томительное топкое болото. Мастер Хирам приходит из иного мира — настоящий учитель мудрости и созидатель неизречённой красоты. Откуда берутся в голове мысли, откуда рождаются картины, нигде не описанные? Никак этого не объяснишь.