Родина
Плыву слегка по воздуху, по воле
Причин, опричь которым рождена.
Я знаю, это ты меня в подоле
Несешь домой, гулящая страна.
Вот так ты возвращаешься — задами,
На душный запах липы и сосны.
А в твой подол вцепились, словно в знамя,
Твои полуголодные сыны.
История тебя не обуздает
И не прогонит, но взгляни назад:
Какой же царь-отец теперь признает
Нагулянных тобою чертенят?
А сколько нас таких ты рассовала
По уголкам земли, по чужакам.
Уж лучше бы ты вовсе не рожала,
Чем убивать детей и строить Храм,
Где свято место пусто на иконе.
…Но почему в обители любой
Мы узнаем друг друга по ладони —
По линии вины перед тобой?
Воскресенье
1
В «Спидоле» старой тренькает «Тич-ин».
А в комнате, где детский голосочек,
Так благостно, как будто Бог мужчин
Не создал вовсе. Только одиночек.
Праматерь-одиночка держит ряд
Кармический. И вот на этом круге
Воскресные мелодии звучат
В двух комнатах общественной лачуги.
Года семидесятые. Она
Разведена. Завсекцией. Строптива.
И всем ломбардам в городе должна.
И давится при слове «перспектива».
Дочь — вылитая копия отца:
Как заполненье форм недостающих.
И врезать не грешно, чтобы, овца,
Не повторяла линий проклятущих.
К приходу ужин пусть готовит ей,
Вершит уборку, делает покупки.
А папочка пусть делает детей
С другой несчастной где-нибудь в Алупке.
Не важно. В Сочи. Господи, в Керчи!
А мы впитали с клетками плаценты,
Как выдать чемодан, отнять ключи
И речь закончить словом «алименты».
О, ренты унизительнейший сбор!
Отделы кадров, слежки, исполкомы.
Он восемнадцать годиков позор
Поносит за один уход из дома.
А к дочери на пушечный — ни-ни.
Ребенок снова станет непокорным.
Пять дней продленки. В выходные дни
Ретроспектива Чаплина в «Повторном».
О, воскресений солнечная сень!
И музыка, похожая на город!
Поль Мориа, Джеймс Ласт и Джо Дассен,
И грека толстого дрожащий голос
Кружатся над Калининским. Она,
В себе лелея сладостность мгновенья,
Вдруг задрожит от счастья, что одна
И дочку мать взяла на воскресенье.
2
Ну что вам говорили: рецидив
С определенным перечнем мутаций.
Дочь взрослая. Все тот же лейтмотив
Ей не дает от круга оторваться.
Двухтысячный люминесцентный год.
Не в моде свадьбы. Не в чести разводы.
Она — идеалист. Она живет
С очередным разводчиком породы.
Но, впрочем, приходящим был отец,
И — приходящ и подходящ разводчик.
Ему за пятьдесят. Он чтец, и жнец,
И на дуде… Он сам из одиночек,
Хоть и женат. Урывками она,
Дитя, слагает домик мозаичный,
И словно полноценная жена
Готовит студень и пирог яичный
И в спальне стелит белое белье.
И плачет. И заводит Джо Дассена.
И шлет тысячелетие ее
Проклятия во все ее колена.
Но музыка такая над страной,
Что пол мужской почти что обесточен.
…По воскресеньям он живет с женой.
И это всем подходит, между прочим.
* * *
Черная ночь — мышь
на подоконнике.
В черную ночь выш —
ли любовники.
В небе нетающий град
звездною россыпью.
Ты не любовник — брат
с тихою поступью.
Ты мне не в помощь дан,
а в утешение.
Кажется, жизнь — обман
нашего зрения.
Мы эту песню крыш
сами придумали.
Черная ночь — мышь
с черными думами.
* * *
Ну, до свиданья, милый мой, до свиданья.
Завтра вернешься: будут другие зданья,
Будет иным знаменам сгибаться в пояс
Строеный-перестроеный мегаполис.
Новые будут праздничные презенты
Делать стране моложавые президенты.
Шарик земной от солнца переметнулся.
Ты не вернулся в прошлое, не вернулся.
Поезд причалил, прикачиваясь, к порогу,
Словно к нему наобум проторил дорогу.
Переродились навыки осязанья:
Страшно и вспомнить выдержки из Писанья.
Страшно подумать, по чьим я жила законам!
Не узнаю родного — в тебе знакомом:
Не узнаю в тебе своего мужчину.
Подозреваю бешенство, бесовщину
В каждом твоем движении, каждом слове,
В каждой слезе смертоносной твоей любови.
К сокурснице
Ты в этом городе как в омуте:
Уже и дно недалеко.
Не спишь в шелках, не ешь на золоте —
Волчица носит молоко.
С тобою сестры мы и сироты,
От нас пойдет Четвертый Рим.
И созидать, и править в силах ты
Одним лишь именем своим.
Над величавыми руинами
Былых серебряных веков
Мы выросли непобедимыми
На попечении волков.
И в каждом городе, что горбится
Над каждой гривенкой своей,
Уже лепечут наши горлицы,
И наши горницы светлей,
И наши голоса торопятся
Познать родительскую речь.
И печи варварские топятся,
Где наши книги будут жечь.
Читать дальше
