А молодой, не пьяный.
Старый Порбос — деревня.
Белыми ляпками нарисованные в холодном воздухе березы.
Ищем столовую. Суббота — середина дня. За всю дорогу одну столовую встретили — и та закрыта.
Все видевший дробный мужичонка Григорий Ефимович, твердо вцепившись в руль, на большой скорости ведет машину — под наши жаркие разговоры о Ельцине — Съезде.
Село вдоль Оби. Изба с заколоченными досками окнами. Табличка: «Здесь жил ветеран войны».
Ни звука, ни души в селе.
Только вдруг пропел петух. И где-то далеко откликнулся другой.
Заброшенные, захламленные дворы.
Распутица. Чудом не сваливается вниз, в глубокую часть дороги, наш экипаж.
25 апреля. Новосибирск.
[Голосование на большом участке в Институте водного транспорта.]
Старая женщина с одним зубом, заплакав, сказала:
— Трудно жить… Но мы к нему привыкли.
Другая, положив бюллетени, перекрестила урну.
Одна пожилая пара на мое «спасибо, что пришли»:
— Ну как же было не прийти?
И, засмеявшись:
— Мы вообще против советской власти.
Еще один. На мое «спасибо»:
— Не ошиббитесь.
— Самое важное, что пришли.
— Считаете, что дураки, что ли?
[По виду — форменная фабричная девчонка; на бегу — видно, в обеденный перерыв — прямо на урне черкала бюллетени, приговаривая:]
— Щас я Хасбулатова этого вычеркну! Этот Совет Верховный!
…«Президент Российской Федерации» она поняла как должность Хасбулатова.
— Депутаты? Да я совсем не хочу, чтоб они были! Видеть их не могу!.. Со своим-то [Ельциным] мы разберемся! А эти нам не нужны!
1994
26 июня. В поезде Венеция — Милан.
…Теперь, когда мы вступили (или еще пробуем ногой?) в мировую историю капитализма, — мы коснулись и его бренности. Стало труднее за границей: все дышит этой бренностью.
За последние месяцы стало вдруг вспухать сознание, что мы что-то теряем.
Только сейчас поняла, что сидящие напротив крупные, с крупными шеями, ляжками, коленями молодожены — это и есть те итальянцы, которых писал Тициан. Это именно особая порода людей, в основном исчезнувшая.
Настоящая матрона — выразительная лепка губ, подбородка; разлет бровей; прямой (и некрупный) нос, темные крупные кольца волос.
При крупности плеч, рук — красивая маленькая кисть. Молодая — но подбородок слегка подплывает.
У парня — тоже совсем молодого — такой же точно крупной лепки (как на мраморных головах!) губы, выпуклые круглые сильные икры (он в шортах) — как у предков его, широко шагающих на картинах в чулках и туфлях, в широких своих камзолах: сильные кисти — и вены, перетягивающие руки и ноги.
1996
Конец июня. Самара.
Учителя еще помнят, как выезжали летом с детьми собирать редиску.
— Наберут дети мешок, а его забирают и рассыпают на соседнем поле, для следующей группы. Сначала делали это прямо на наших глазах. Но я стала протестовать: «Вы хоть на глазах детей-то это не делайте! Хоть отъехать нам дайте!»
— А что — такой урожай, что ли, большой был, что девать некуда?
— Да нет — обычная неорганизованность. Просто не готовили для нас заранее фронт работ, а надо было чем-то занять школьников, раз приехали.
Не где-нибудь, а в бассейне Аэрокосмического университета в коридорчике возле сауны и душа надпись, в синтаксисе которой за попыткой мужской твердости просвечивает женская беспомощность: «Вытираться в душе, голыми не выходить, здесь работают женщины. Нецензурными словами не выражаться».
Спустя час езды от Самары на северо-восток дорога начинает нырять и взмывать. Мягкие холмы и всхолмия начинают накатывать на равнину, но еще не понимаешь, что это.
Длинные гривки леса на холмах — снегозадержание, чтоб не выдувался сильными здешними ветрами снег полей.
Какие дали развернулись вдруг за поворотом на Клявлино! Какие бескрайние нежно зеленеющие луга у горизонта! Справа от дороги солнце заливало эту яркую зелень. Слева сумрачно, все придвинуто близко. Время от времени выделялся из огромного пространства будто рамкой очерченный классический тургеневский пейзаж.
Холмы, луга, кудрявые дубравы. И, проехав слева поворот на Новые Сосны, а справа — на Новый Маклауш, мы въехали в Клявлино и стали озираться в поисках дома под трехцветным флажком.
— Я теленка посмотрю и покажу, — пообещал встречный мужичок, едва ли не веревкой подпоясанный.
Теленок жил своей телячьей жизнью, и, ловко умостившись на заднем сиденье «Волги», худо одетый мужичонка с ходу, без пересадки, по обычаю стал ругать Ельцина и все что ни есть нынче в России:
Читать дальше
