«И стал пред ним ходить».В январе 1999 года в «Новом мире» опубликована статья «Радость (?) выбора (?)», вызвавшая полемику. Досталось тезису о благотворительности, способной смягчить рыночную реальность, не посягая на ее либеральное (в генезисе христианское) основание — свободную персональную инициативу. Благотворительность ведь и есть добровольное личное деяние, а в то же время сильнодействующий фермент социальной солидарности. Но в надеждах на нее усмотрели намек на «третий путь» и, следовательно, недостаточную верность не то «первому», не то «второму» путям развития.
Во время дефолта 1998 года, когда писалась статья с абзацем о благотворительности, начиналась работа, приведшая к учреждению Благотворительного Резервного фонда. Фонд повел социально неотложные проекты. В частности, прошел конкурс среди кафедр последипломного медицинского образования, базирующихся в непривилегированных клиниках. Семь кафедр в разных городах зимой 1999 года получили гранты в виде необходимой диагностической и хирургической аппаратуры: и научным коллективам почет, и для специального образования толк, и для больных новые шансы. А заодно, между делом, ответ на полемику — в духе предания о незатейливо-убедительном аргументе в споре с Зеноном, отрицавшим движение: «И стал пред ним ходить».
Нашлись у фонда и попечители, и доноры, и добровольцы (в том числе эксперты, которые, зная положение дел в своих областях, продумывали, как достичь оптимальности благотворительных затрат). Объединил их А. Е. Лебедев — руководитель Национального Резервного банка, чье имя в этом тексте уместно еще и потому, что он поддержал выше цитировавшийся журнал «Практическая онкология». Вообще же Александр Евгеньевич поддерживает многое и многих, нередко без специальных просьб. И я, в непредвиденный момент истощения онкоцентровской аптеки, пополнила этот ряд.
В круг экспертов фонда почти с самого начала одним из координаторов-добровольцев был вовлечен проф. С. А. Тюляндин. Его аналитические записки были учтены в нескольких проектах. И надо же: спустя год как раз на то клиническое отделение, в котором он работает, мои снимки и стекла были выведены лихорадочными усилиями моих родных…
Так вышло-сошлось. Упорствующие в хождении перед зенонами выходили и меня. Люди, неформально (вне всяких контрактов и даже вне личных знакомств) объединенные персональной свободой долженствования, в критической ситуации не просто оказались под рукой — сообща персонифицировали руку Спасителя.
Во всяком случае, рентгеновская картинка моих легких на время прояснилась. Она была настолько чиста, что химиотерапевты отпустили меня на каникулы… Теперь лечение идет на существенно менее кромешном фоне, чем прежде. Может быть, удастся дотянуть до выхода в клиническую практику ныне испытываемых лекарственных препаратов, длительность использования которых не лимитирована токсическим эффектом.
Онкология как модель.Сменим масштаб. Все-таки модель — не конкретная история болезни (можно рассказать еще несколько историй о «сверхсрочной» жизни, иногда многолетней, но они будут уже из вторых рук), а онкология в целом.
Спросим: часто ли вне онкологических ситуаций можно наблюдать в действии спасительное согласие людей? И чем объяснить особую отмобилизованность свободного чувства долга именно в онкологических обстоятельствах? Не тем ли, что онкологическое страдание — опасность, которая таится внутри нас и заключается в нашем неконтролируемо-подспудном перерождении? Не ужас ли перед угрозой собственной мутации объединяет людей? Рак натурализует ужас в мучительных болях, интоксикации, кахексии, патологических переломах костей и т. п. Но для здоровых, помогающих больному, угроза страшна скорее своей метафизической сутью, неизмеримо более широкой, чем площадь опухолевого поражения у отдельного пациента. Рискну предположить, что онкология воспроизводит в обмирщенной культуре то, что традиционно называлось «страх Божий»: безусловный ограничитель самоубийственной свободы притязаний.
…Кстати, по реакциям мировой элиты на события 11 сентября 2001 года пока не заметно, что необходимость в таком ограничителе осознается; напротив, спираль притязаний раскручивается…
Вернусь к онкологии. Поразительно: кроме нее, пожалуй, нет другой области прогресса, плотно интегрированной в рынок, в которой неуклонно избегались бы искушения алчной политизации, пустопорожнего пиара, виртуальных стоимостей. Доведение до клинической практики новооткрытого лекарства обходится в суммы от 600 млн. до 1 млрд. долларов. Открытия чаще всего совершаются небольшими исследовательскими коллективами; реализуются же крупными фармацевтическими компаниями. Каковые, при всей их коммерческой функциональности, не прибегают к обычному на современном рынке рекламному надувательству. Множество химических субстанций и молекулярных конструкций снимались с дистанции ввиду выявившихся в ходе дорогостоящих испытаний недостаточной эффективности или чрезмерной токсичности. То есть: профессиональная специфика онкологии, связанная с осознанием масштабов угрозы, заключенной в самом человеке, даже рынок делает моральным.
Читать дальше
