Эдуард Тополь - Настоящая любовь или Жизнь как роман

Но когда полковник Волков получил из Одессы папку с документами по следственному делу капитана Кичина, в этой папке уже не было ни фальшивой фотокопии тулеарской таможенной ведомости, ни протокола последнего допроса Кичина, где он в присутствии районного прокурора и секретаря парткома пароходства обвинил следователей КГБ в подделке документов. Эти две бумаги исчезли из следственного дела капитана Кичина навсегда.

Теперь начинается новая, последняя страница в истории капитана Кичина. По всем законам советской драматургии на этой странице должна восторжествовать справедливость, а зло, порок должны быть наказаны. Тем более что за Кичина вступились одна из центральных советских газет и руководство Всесоюзного уголовного розыска, то есть Министерство внутренних дел СССР. В конце концов, кто им противостоял? Всего-навсего следователь провинциального управления КГБ и его родственник — начальник этого провинциального управления. Нам казалось, что уж теперь-то мы смешаем их с грязью — и А., и Куварзина! Я пишу «нам» потому, что как раз в это время я познакомился с капитаном Кичиным и, как говорят спортсмены, «вступил в игру».

Я уже знал, что буду писать киносценарий, основанный на истории капитана Кичина. Как вы понимаете, в этой истории было все, что нужно для кинематографа: эффектное начало с горящим судном, лихое и беспрецедентное спасение этого судна в штормовом океане, парализованный капитан, который ведет судно во Вьетнам и которого вьетнамские врачи везут сквозь бомбежку американской авиации в джунгли, в подземный госпиталь. И крутой поворот истории — арест, лишение капитанского звания. Конечно, я понимал, что мне не разрешат назвать в кино, кто именно, то есть какая карательная организация арестовала капитана Кичина, и объяснить, что истинная причина этого ареста — месть КГБ за отказ дать взятку.

Я и не собирался делать этого в киносценарии, я знал правила советского кинематографа — ни одна студия не взяла бы этот сценарий. Но в его истории была еще одна проблема, легальная для советского кино и интересная для меня лично: имел ли право капитан Кичин рисковать жизнью членов своей команды и своей собственной ради спасения не людей, а всего-навсего куска железа стоимостью в два или три миллиона долларов? Где кончается оправданный риск и начинается авантюра? Что такое романтика и имеет ли на нее право человек, в руках которого власть?

Эти как бы общечеловеческие проблемы и другие, более мелкие, но не менее актуальные для моряков — проблемы многомесячной разлуки с семьями, одиночества в море и т. д. — собирался поднять я в своем киносценарии и фильме.

Но я знал, что не могу сесть писать этот сценарий, физически и психологически не смогу написать и строки, пока не сделаю все, что в моих силах. Для самого Кичина, для его возвращения на капитанский мостик и его победы в борьбе с Одесским управлением КГБ.

Первым делом я позвонил из Одессы в Москву, в «Комсомольскую правду», Бочарову.

— Старик, — сказал я. — Я по поводу капитана Кичина. Ты собираешься писать о нем в газете?

— Я уже пробовал. Ничего не проходит…

— Ты пробовал год назад, когда он был в тюрьме. А теперь он на свободе. И без предъявления всякого обвинения. То есть его продержали девять месяцев в тюрьме незаконно. Давай вдвоем напишем об этом статью.

— Ты с ума сошел! Кто же это напечатает?!

— Во-первых, зависит от того, как написать. А во-вторых, еще до того, как будут решать, печатать статью или нет, у нас в руках будет набранная статья. Чтобы решиться публиковать ее, редакция потребует завизировать ее у министра флота, прокурора СССР, в Одесском обкоме партии и так далее. И чем больше мы будем ходить с этой статьей по верхам за визами, тем лучше для Кичина и для статьи. Ты меня понял?

— Кажется, да… Когда ты будешь в Москве?

— Если ты согласен, мы с Кичиным вылетаем следующим рейсом.

— А зачем нам Кичин? Я про него все знаю, ты тоже.

— Гена, я не могу его тут оставить. Он не в состоянии… Когда мы прилетим, ты сам увидишь. Попроси секретаршу редактора забронировать нам номер в гостинице по соседству с редакцией. Лучше всего в «Пекине». И знаешь что? На всякий случай не нужно упоминать его фамилию. Пусть заказывает номер только на мое имя. Ты понял?

В тот же день мы с капитаном Кичиным вылетели в Москву. Я действительно не мог оставить его одного в Одессе. За последние две-три недели с ним произошло нечто трудноописуемое. Человек, который пятнадцать лет провел в море, человек, который восемь лет был капитаном дальнего плавания, тринадцать раз ходил во Вьетнам, спасал горящее судно, лежал во вьетнамском подземном госпитале, просидел девять месяцев в тюрьме КГБ и не спасовал, не сдался, выдержал все, этот самый человек вдруг сломался, на моих глазах превратился буквально в тряпку, в истеричку…