Е. Холмогорова - Граница дождя - повести

Еще раз готовиться, переживать экзаменационный кошмар Лина не стала. Медсестра — нормальная профессия. Добросовестно выполнила свои обязанности — и домой. А Паша помимо ночных дежурств то и дело норовил в воскресенье перед обязательным визитом съездить посмотреть на кого-то из послеоперационных. Он робко говорил: «Я заскочу в больницу, а у метро встретимся и вместе пойдем». Эти проклятые обеды… Лина говорила: «Единственный выходной тратить», а он: «Это для меня единственный отдых». Ну как могла у них получиться семья? Вдобавок Лина ревновала его к медсестрам, хотела перейти к ним в больницу, но Паша был категорически против.

Так у них жизнь и не склеилась. Лина даже чувствовала вину перед Пашей, вроде как она его использовала. Познакомились они в больнице, куда ее от училища направили на практику, сходили два раза в кино, а когда она провалилась на биологии, он поцеловал мокрые от слез глаза и позвал замуж. Ей было девятнадцать лет, и внезапное превращение во взрослую женщину, конец маминой домашней тирании, собственная квартирка, любящий муж — о чем еще можно было мечтать! А любовь? Это только в кино красиво, успокоила она себя.

Подали заявление в загс, а через неделю оттуда позвонили и вежливо попросили представить свидетельство о рождении. Она удивилась, но привезла.

— А свидетельства о перемене имени у вас нет? — деревянным голосом спросила та самая женщина, что, приторно улыбаясь, медовым сопрано поздравляла их с «подачей заявления о вступлении в законный брак».

— Не знаю, надо у мамы спросить, никогда раньше не требовалось, — растерялась Лина.

— Раньше, может, и не требовалось, а у нас ответственное учреждение. Вы ведь фамилию меняете, надо все проверить.

— Что все? — изумилась Лина.

Женщина посмотрела на нее презрительно-сочувственно.

— Девушка, вы же в брак вступаете, во взрослую жизнь, пора быть посерьезнее. Мало ли зачем люди фамилию хотят сменить, мало ли что им надо скрыть.

Она долго разглядывала свидетельство с подозрительным штампом «повторное», даже на просвет смотрела.

— Ну ладно, — вздохнула, возвращая, — идите, но поинтересуйтесь у мамы, есть ли документ о перемене имени, еще не раз может понадобиться.

Первых двух букв имя ее лишилось после того, как Сталина вынесли из Мавзолея. Тетя Таня болела, уже почти не вставала, и Лина каждый день после школы носила ей обед, а мама приходила вечером. Перебираться к ним тетя Таня категорически отказывалась:

— Умру в своей постели, скоро с братцем повстречаюсь, приветы от вас передам, он порадуется, что детки хорошие растут. Расскажу, что Владик уже подал документы в летное училище, а ты, Линочка, не изменяешь детской мечте и стремишься в медицину. И как Ирочка ему верность все эти годы хранила, тоже расскажу.

Болезнь сделала тетю Таню словоохотливой и сентиментальной, но трезвости ума не лишила. И про перемену имени речь завела именно она. Лина к нему привыкла, не испытывая ни гордости, ни стыда. Тем более что слышала полностью редко: Лина и Лина. Но когда в «Правде» появилось сообщение о выносе тела вождя, первый хулиган их класса Вовка Плющин издевательски процедил:

— Ну что, выкинули тезку твоего из Мавзолея и имя замазали. Теперь только ты и осталась на память о кровопийце! Спасибо скажи папе с мамой!

Кругом захохотали, а она стояла беспомощно, впервые поняв, что это клеймо на всю жизнь. Ей и в голову не пришло, что есть выход. Но в тот же день тетя Таня, у которой радио не выключалось, и все новости она знала первой, сказала жестко:

— Не уходи, дождись матери, надо поговорить.

Мама только лепетала: «Лешенька так хотел», а тетя Таня не сдавалась:

— Откуда он мог знать всю правду? Если бы прожил дольше, сам бы так сделал. Ты вспомни, что он после ХХ съезда говорил! А про Ивана Николаевича, помнишь, когда он вернулся? Ты что, до сих пор думаешь, что он был враг народа? Так что ты на Лешеньку не вали, он тебе с того света еще раз за дочку спасибо скажет, что ты его ошибку исправила.

Формальности оказались простыми, и она превратилась в «Алину Алексеевну», получив новое свидетельство о рождении со штампом «повторное». Но бдительные тетеньки в загсе, наверное, сверялись с какими-то своими записями.

Разведясь с Пашей, она опять стала Храбровой и Шурину фамилию не взяла. Не звучит: Алина Писигина.

Но в остальном Шура ей подходил. И его мама совсем не была похожа на Пашину. Скромная, тихая, уже пенсионерка как проработавшая всю жизнь на вредном химическом производстве, наградившем ее надсадным глухим кашлем, странно исходящим из сухого тщедушного тела, она тихо радовалась, что младший сын остепенился, и тут же, оставив молодым квартиру, переехала к старшему нянчить внука. А Шура, приходя вечером из своего тоже химического НИИ, вздыхал с облегчением, что на сегодня о работе можно забыть. По выходным с готовностью следовал Лининым указаниям с единственным исключением для хоккейных матчей — это было святое телевизионное время. Никакой дачи, конечно же, у них не было, да оно, как считала Лина, и к лучшему. В свадебное путешествие они отправились в Ялту, подчинились курортному ритму и размеренно поделили дни между пляжем, походом на рынок за фруктами, фильмом в открытом кинотеатре и прогулкой по вечерней набережной. А что касается любви и счастья, так Лина теперь еще больше уверилась, что это красивые сказки, а все кругом притворяются и лукавят, дурача друг друга.