А что сказать о сутрах 37-й и 38-й? Дело происходит во время и после войны. Солдат Паша переписывается с бывшей домработницей Лушей, живущей в поселке в семье деда рассказчицы — одного из главных героев семейной саги, старого партийца и дзэн-буддиста, рыжего и конопатого Степана Гудкова. Солдат Паша попросил Лушу прислать на фронт ее фотографию. Дед Степан сунул в ее письмо свою фотографию в бабьем платке. Солдат Паша перестал писать, но все-таки поехал после войны по этому адресу, чтобы встретиться с Лушей. Увидев Степана, он был поражен обманом, но потом Степан просветил его, что жизнь — «поток меняющихся форм» и «ни одна из них не реальна». А после и Луша объявилась.
Не обойтись без длинной, как ее ни сокращай, цитаты, а то не поймете, что такое здесь «сутра»:
«Степан Степанович как захохочет: „Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха!“
— Значит, все это просто шутка?! — в ярости и отчаянии воскликнул Паша. — Мы там за вас кровь проливали, а вы?! — кричит. — Вы! Вы!
Степан глядит на его лицо внимательно, неотрывно и видит, что все погибли у него. Ни родни не осталось, ни дома. После того, что он пережил на войне, ему даже некуда податься. Все было истреблено неясными стихиями. Сюда он ехал с последней надеждой на счастье. Но люди обманули и предали его. Короче, Степан Гудков ясно понял, что этот парень является потенциально великой личностью дзэн, полностью созревшей для внезапного просветления…
— Смотри! — приказал он Паше-солдату, ударив себя в грудь кулаком.
Смотрит Павел, а перед ним стоит его мать… И вдруг — раз! Мама превратилась в отца… Зато его отец превратился в немца, которого Павел убил в рукопашном бою, штыком заколол… А напоследок Павел увидел Владимира Ильича Ленина, которого он никогда до этого не видел, но сразу понял, что это он.
Паша — бух! На колени.
— Владимир Ильич! — он бормочет и руки протягивает: — Владимир Ильич…
Но Ленин затуманился, подернулся розоватой дымкой, а когда туман рассеялся, вновь перед Пашей ясно и определенно возник Степан Степанович. Вся тьма вещей, те, кого Паша любил и ненавидел, невозвратимое и утраченное, — все было, как это ни странно, в одном лице Степана Гудкова.
— Да кто же вы?!! — вскричал тут Павел, вообще не понимая, на каком свете он находится.
— А ты-то кто? — спросил Степан, и тысячи громов разом громыхнули над Пашей-солдатом.
Тут что-то замерло внутри у Паши, как будто он только что родился и ничего не понимал.
Настала такая тишина, что даже яблоки за окном перестали падать с яблони… Матильда (жена Степана. — А. Ф.), которая хотела убрать со стола, почувствовала важность происходящего и оцепенела, подняв тарелки, чтобы как-нибудь случайно не звякнуть, не спугнуть момент.
Паша-солдат уходил все дальше и дальше в себя, домой, в свою бессмертную сущность, туда, где нет тревог, нет страха смерти, ужаса войны, страстей, желаний и немыслимых надежд на мирную послевоенную жизнь…
Он уходил, как рыба в глубину, к истоку своего бытия… еще немного — он бы не вернулся, исчез в нирване, только бы его и видели.
Но тут Степан Степанович с силой дернул Пашу-солдата за нос. Паша вскрикнул — и именно в этот момент обрел полное, абсолютное и окончательное просветление.
— Да меня ведь нет!!! — сказал он радостно.
— Конечно! — воскликнул Степан ликующе, хлопнув себя по ляжкам. — И меня тоже нет! И ее нет.
— Ах! — облегченно вздохнула Матильда и с грохотом опустила тарелки в раковину.
…Павел поклонился Степану Степановичу и вышел на улицу…
Идет Паша — весь светится. Видит, навстречу ему движется некий светящийся объект. Это Луша помыла в столовой посуду и возвращалась домой…»
Превосходно написано, не правда ли? Но как поставишь это рядом с историей просветленного кота, как в таком соседстве припомнишь: «Все погибли у него…» — как-то делается не по себе.
И хочется вдруг сказать: «Что-то очень вы — хозяйка сочинения, „маленькая клетчатая тетечка“, как вы себя рекомендуете, — на другое „клетчатое“ создание походить начинаете, на господина Коровьева. Не текст похож, упаси боже, а просто: клетчатый прикид, оптика слегка треснула… Только он был персонаж, и его хозяин Булгаков Михаил Афанасьевич знал, зачем его персонаж шутки шутит и к чему „мастер“ повесть ведет. А вы уверены, что знаете?»
Почему так неприятны некоторые истории из «Сутры», в том числе и эта?
Москвина берет обычные слова («…все погибли у него. Ни родни не осталось, ни дома») — не сленг, не клише, не жаргонный косорылый говорок, — слова эти самые простые, которые определяют горе и беду. И она делает их пустыми, приготовленными для разудалого игрища, то есть лишает уже не персонажа, а читателя слов, которые выразили бы его боль, его судьбу.
Читать дальше
