Татьяна Соломатина - Естественное убийство. Невиновные

– Какая духовная наставница? Никто ничего и никого не видел. Никто ничего ни про кого не знал.

– А Стамбульская? Что будет Стамбульской?!

– Опять вынужден произнести это слово: «ничего». Ты сама мне говорила, что она – непотопляемый крейсер. Кроме того, дорогая Алёна Дмитриевна, мои парни крутили труп блондинки и так, и сяк – никаких ядов, никаких сильнодействующих лекарственных средств, никаких травок из арсенала народной медицины. Ничего инициирующего. Смерть наступила в результате массивной кровопотери и неизбежно последовавшего геморрагического шока. Сбоя всех органов и систем. Ну да кому я рассказываю, акушеру-гинекологу?

– Но Корсакова, по твоей версии, отвалила Стамбульской круглую сумму. За что?

– А ни за что. У Стамбульской, видно, такая схема: дают бабки – бери! А убивать не обязательно. Можно, например, просто не оказать помощь. Довериться естественному ходу событий. Умрёт – деньги отработаны. Выживет – предоплата не возвращается. Неплохой приработок на голом месте. Да и нечасто ей такие «заказы» поступают. Мрут у них всё больше по тем самым, естественным, причинам. Как и мёрли бабы в родах от веку, ну да кто их считал? В данном конкретном случае было, скорее всего, оговорено, что нужно и приплод уничтожить. Но, видно, ребёнка утопить у той бабы, что там присутствовала, рука не поднялась. Одно дело – не оказать помощь, а другое дело – убить. Совершенно разные интересные дела по глубине эмоционального проникновения в душу. Убийцами, Алёна, не рождаются. Убийцами становятся чаще всего по неосторожности, по глупости, по болезни. И очень редко кто делает убийство своей профессией. Концепция «Благорожаны» – на всё воля божья. Такая индульгенция, в том числе и самим себе – в подобных случаях. НА ВСЁ воля божья, понимаешь? Например, на то, чтобы просто оставить ребёнка на кафельном полу. Настя позвонила папе. Папа организовал последующее, как и было договорено. Олег, обнаружив новорождённого, ничего умнее не придумал, как засунуть его в коробку из-под обуви. Потому что в доме был охранник. Хотя легче было просто опустить младенца в ванну к покойной уже матери. Но Плотников не смог взять этот психологический барьер. Слаб характером. В коробку – вроде как не убил. Опустить в воду беззащитное тельце – убийство. Человек напихан пакостью, комплексами, противоречиями…

– Но она же, Настя Корсакова, типа, теперь по документам умерла, да? И типа как она теперь там, в Лондоне?

– Сеня, Настя Корсакова умерла, да здравствует Лизи Беннет, например. Гражданка Великобритании. Или Дженис Смит, США. Для них это не проблема. Думаю, что всё было подготовлено заблаговременно. Что имеем? Мертва какая-то блондинка. Да, все трупы уникальны – для патологоанатома и судмедэксперта по, извини, техническому описанию, а не по имени-фамилии-личности. И Плотников, и Корсаков могут сказать: «Ошиблись!» И никто им, кроме состояния аффекта, ничего не сможет инкриминировать. А как в доме вашей дочери оказалась мёртвая девка? Знать не знаем сами! Куда смотрит милиция?! За что мы платим охране? Никому из милых участников этой милой истории ничего невозможно вменить в вину. Вот хоть у следователя спроси!

Все повернулись к следователю. Он мирно спал в кресле глубоким сном праведника.

– У них очень тяжёлая работа! – извинился за старого приятеля Северный. – А в этой стране ещё и практически бесконечная.

– Бессмысленный и жестокий фарс! – зло резюмировала Алёна.

– Вся жизнь, Алёна Дмитриевна, бессмысленный и жестокий фарс. Ну, разумеется, кроме отдельно взятых моментов вроде хорошей литературы, отменного спиртного и единственной, неповторимой госпожи Соловецкой!

– С ребёнком-то что?!

– Ах, да. Совсем забыл…

– Забыл?!

– Ну, не забыл. Если честно, не хотел говорить.

– А что случилось?

– Да ничего особенного. Никто прав не предъявил. Ничья девочка. В Дом ребёнка.

– В Дом ребёнка?! – у Соколова аж глаза на лоб вылезли. – Ну ладно этот хрен моржовый, как там его, Плотников… Но Корсаков-то! Это же его дочь! Хоть как, хоть от кого – но дочь! Не говоря уже о формальной стороне вопроса, где для всех она – его внучка!

– Мне и неонатологу сказали: «Не лезь – там всё улажено по закону, с возможностью её последующего удочерения. И скажите спасибо, что так».

– Блин, твою мать!

– Сеня! Ты лучше про своих деток вспомни. Я не знаю, что слышишь ты, но до меня звуки живой природы давно не доносятся.

Сеня, взвившись гиппопотамом, проскакал в супружескую спальню. Зрелище, представшее глазам подтянувшихся Северного и Соловецкой, вряд ли могло умилить хоть кого-нибудь, кроме расплывшегося в идиотической улыбке Семёна Петровича. Комната выглядела так, как будто её в течение пары часов перетряхивали озверевшие чекисты. В зловещих лужицах кока-колы плавали распластанные останки конфет. Кукольный домик был растоптан и уничтожен. Фрагменты железной дороги усеивали кладбище пожёванных Жорычем книг. Сам Жорыч блаженно сопел, впечатавшись нежной детской щёчкой в железный паровозик. Дарий спал на полу, укрывшись останками батута и крепко обняв искалеченную, истерзанную клавиатуру родительского компьютера. И только Дарья возлежала аккуратной патрицианкой на клочках того, что ещё недавно было платьями и костюмами Олеси Александровны. И даже ожерелье из мармеладных червяков на её шее смотрелось благородно и изысканно.