Татьяна Соломатина - Естественное убийство. Невиновные

А то Северный сам этого не знал! Иначе чего бы он заказывал старому пройдохе именно это издание, включавшее даже «Ганса Кюхельгартена»! Cтатьи, словари, вклейки… Так что не надо цены набивать сверх прежде оговорённых. Впрочем, старый пройдоха-букинист любил своё дело и продавал книги только в хорошие руки, частенько выручая из рук плохих или ослабевших. И о дальнейшей судьбе иных раритетных изданий беспокоился. В должных ли условиях проживают? Не тесно ли им на полке? Не влажно ли им в нездоровой атмосфере? Ни дать ни взять – добрый дядюшка-опекун.

Суббота. Дача. Гамак. Никаких блондинок. Никаких друзей-приятелей, их жён и детей. Никакой Риты Бензопилы. Блаженное дачное одиночество и том Гоголя – с любимыми «Мёртвыми душами», бутылка односолодового виски. Вечером – камин и всё тот же Гоголь всё с тем же виски. Круговорот классики в отдельно взятой человеческой природе.

«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, – словом, все те, которых называют господами средней руки…»

Всеволод Алексеевич выехал на проспект и сосредоточился. То есть перестал думать о гамаке, Гоголе, виски, великом и могучем русском языке, любви – и вообще перестал думать. Просто двигался в нужном направлении.

Вскоре Северный был на месте. Без проблем проехал шлагбаум. Ворота предупредительно распахнулись метров за пятьдесят. «Интересно, автоматика или обученный “номер” на кнопке перед видеомонитором?» – мелькнула мысль. В любом случае его ждали. К машине тут же подскочил форматный парень – охранник из бывших кадровых, хоть и, разумеется, по гражданке. Показалось даже, что еле сдержался, чтобы не козырнуть. Дисциплинарные рефлексы хоть и условные, но въедливые.

– Всеволод Алексеевич? Прошу. Вас ждут.

Они прошли по ухоженной дорожке, петлявшей среди ровно подстриженных газонов, поднялись по лестнице на каменную террасу, обнесённую вычурной ковкой под «райские яблочки», и сквозь большие стеклянные двери вошли в просторный холл, на удивление – для иных богатых – со вкусом обставленный. К тому же – никаких росписей на стенах, никаких зарослей из пальм. Всё стильно и неброско. И очень дорого. На бежевом кожаном диване сидел заплаканный молодой мужчина. Смазливый, но из серии «никакой». В мужчине только внешняя привлекательность редко бывает достаточной. Необходимо что-то ещё. Интеллект. Характер. Личность. Желательно – три в одном. Тогда никакая красота не помешает. Что правда, триединству «Интеллект. Характер. Личность» никакая внешняя непривлекательность не повредит. Для мужчин фенотип куда менее самоценен, чем для женщин.

«Смазливая рохля», как про себя сразу же окрестил Всеволод Алексеевич молодого человека, всё ещё периодически всхлипывал. У распахнутого окна, спиной к входной двери, стоял другой – седой и покрепче. Охранник подошёл именно к нему и тихо, но чётко отрапортовал:

– Леонид Николаевич, господин Северный прибыл.

Стоявший у окна развернулся и… Перед Северным предстал сильный пожилой мужчина, как будто только справившийся с предательской мимикой. Такие мужские лица – несущие на себе неявные для прочих, но очевидные для опытного глаза следы волевого овладения собой, – куда страшнее ликов истерики и гримас слёз. Вот он, истинный потерпевший, если применим этот протокольный термин к страданию. Вовсе не диванная плакса, а именно этот человечище с углублёнными морщинами на лбу, с оконтуренными складками носогубного треугольника, со скатившимися со скул желваками. Северный мог поспорить на свою профессиональную репутацию, что несколько часов назад этот человек выглядел иначе. Но что-то царапнуло, какой-то неуловимый диссонанс. Хотя, навидавшись за свою долгую профессиональную жизнь ликов скорби, горя и беды, Всеволод Алексеевич уже ничему не удивлялся. Иных именно спасательный круг злобы выручает от гибели в бездне отчаяния. Сложные экспертизы, в коих господин Северный спец, не выносят преждевременных выводов, а также симпатий и антипатий. Только факты. Итак, есть рыдающая смазливая рохля помоложе, есть удручённый злой сильный мужик постарше и, значит, где-то тут есть дорогое им обоим тело. Если бы в теле всё ещё была душа, то вместо судмедэксперта тут была бы «Скорая». Это и есть первый смысл прочитанной мизансцены. Самый правильный. Хотя и поверхностный.