Дон Делилло - Имена

Шум человеческих голосов вокруг нас, лихорадка бегущей толпы.

Осью почти всех моих встреч в Греции и соседних странах были еда и питье. Мы ели и говорили за шаткими деревянными столиками, за мраморными столиками, за столиками, покрытыми бумажной скатертью, за железными столиками, за столиками, вынесенными на галечный пляж. Одна из загадок Восточного Средиземноморья состоит в том, что все вещи здесь кажутся значительнее, чем где бы то ни было, глубже, завершеннее в самих себе. И мы, сидящие за сдвинутыми вместе столиками, пожалуй, вырастали в глазах друг у друга до некоего более высокого уровня, наши личности обретали, возможно, и не свойственный им размах. Сама еда требовала серьезного отношения: часто простая, употребляемая из общих тарелок с помощью карликовых ножей и вилок, она обозначала усилие нашей воли, приведшее сюда нас — чудаков, убежденных в ценности и незаурядности любого члена нашей компании. Нам никогда не приходилось искусственно пробуждать в себе ощущение праздника. Оно всегда было с нами и вокруг нас.

Андреас привел меня в таверну на полузастроенной улице далекого района. Фирменными блюдами тут были сердце, мозги, кишки и почки. Я решил, что выбор заведения не случаен. Вечер должен был стать уроком серьезности, умения различать подлинные вещи, то, что скрывается за поверхностным пониманием, то, что способно заставить самодовольных открыть глаза. Наверное, Андреас хотел использовать эти блюда для иллюстрации своих слов. Вот настоящая снедь — кокореци, изжаренные на вертеле внутренности животного. А вот греки — те, кто их ест.

С другой стороны, возможно, это был всего лишь очередной ужин с домашним вином из жестяных кружек, отличающийся от сотни предыдущих не столько едой, сколько накалом разговора. Почти монолога. Его напористого, беззлобного, непрерывного говорения, от которого голова шла кругом.

Усевшись, он первым делом выложил на стол перед собой сигареты и зажигалку. Этот жест слегка испугал меня. Серьезный настрой. Серьезный вечер.

— Зачем мы с вами ужинаем, Андреас?

— Я хочу оценить ваши успехи в греческом. Вы говорили, что учите греческий. Хочу понять, насколько вам здесь нравится.

— Впрочем, для того, чтобы поесть, не надо специального повода.

— Мне всегда интересно поговорить с американцем.

— Например, с Роем Хардеманом.

— Это партнер. С ним не так интересно. Он хороший менеджер, очень ловкий, но мы говорим только о работе. Будь он французом или немцем, ничего бы не изменилось. Не думаю, что в компаниях вроде нашей национальность играет какую-то роль. Она отодвинута на задний план.

— Мне трудно представить, чтобы вы отодвинули на задний план свою.

— Что ж, возможно, поэтому мы сегодня пришли сюда. Чтобы еще раз прояснить ситуацию. Определить наш статус.

— Вам надо кого-то ругать. Почему не француза или немца?

— Не так приятно.

— Как-то на днях один официант на Родосе сказал нам примерно так: «Дураки вы, американцы. Вы победили немцев и дали им подняться. Они были бессильны, и вы их не раздавили. А теперь посмотрите. Куда ни плюнь».

— Но деньги он у них берет. Мы все берем друг у друга деньги. Чем занимается нынешнее правительство? Мы берем американские деньги и делаем то, что велят американцы. С ума сойти, как охотно они пасуют, как позволяют американским стратегическим интересам доминировать над жизнью греков.

— Это ваше правительство, а не наше.

— Не уверен. Конечно, у нас в таких делах опыт богатый. Вся внешняя политика греков стоит на унижении. Иностранное влияние считается неизбежностью. Без него-де не проживешь. Оккупация, блокада, высадка войск в Пирее, унизительные договоры, раздел влияния сильными державами. О чем нам еще говорить, как не об этом? Где еще мы найдем драму, без которой не можем жить?

— Вы понимаете, что ваша ирония основана на серьезной правде? Конечно, понимаете. Извините.

— Долгое время наша политика определялась интересами разных могучих держав. Теперь ее определяют только американцы.

— Что это я ем?

— Сейчас скажу. Мозги.

— Неплохо.

— Вам нравится? Хорошо. Я прихожу сюда, чтобы расслабиться. Когда работа начинает меня угнетать. Ну, знаете: апатия, подавленность. Я прихожу сюда и ем мозги и почки.

— Вы понимаете, в чем беда Греции. У нее выгодное стратегическое положение.

— Мы заметили, — сказал он.

— Поэтому вполне естественно, что сильные страны так в ней заинтересованы. Чего же вы хотели? Мой начальник однажды сказал мне своей отрывистой скороговоркой: «Сила действует продуктивнее всего, когда не отличает друзей от врагов». Этот человек — живой Будда.