Дон Делилло - Имена

— Нет. Абсолютно ничего не вижу.

— Скажи: грудь. Скажи: язык.

— Мы прожили два года в Брюсселе, три с половиной в Риме, на год вернулись в Нью-Йорк и теперь уже полтора года в Греции, и никто никогда не говорил со мной так.

— Я хочу тебя. Это больше не вопрос выбора, не вопрос обычного хотения. Все предварительные этапы позади. Ты знаешь это, и я знаю. Мне нужно то, что скрывается под твоим свитером, под твоей юбкой. Какие на тебе трусики? Если не скажешь, я суну руку прямо туда и стащу их с твоих ног. А потом я положу их в карман. Они будут моими. Эта выразительная и интимная вещь, эта деталь.

Линдзи, отвернувшаяся лицом к сцене, по-прежнему оставалась нашим слушателем, нашей аудиторией, и молчаливое осознание этого присутствовало во всем, что мы говорили, хотя, конечно, флейты и бузуки не позволяли ей разобрать ни слова. Танцовщик подпрыгнул и хлопнул ладонью по своему черному сапогу — хлопнул сильно, в прыжке.

— А теперь я скажу кое-что о твоем макияже.

— Не надо, пожалуйста.

— Он неотразим, хотя в нем нет вызывающей сексуальности. Странная вещь. Это своего рода декларация, правда? Тело гибкое, открытое, воздушное и свободное. Лицо спрятано под маской, почти нарочито банальной. Я не имею привычки объяснять женщинам, кто они и какой у них был расчет, так что оставим это, исключим из обсуждения твое лицо, маску, потрескавшуюся помаду.

— Я не такая. Почему я должна все это слушать? Не говоря уж о том, что мне надо в дамскую комнату.

— Можно мне пойти с тобой? Пожалуйста.

— Не думайте, что у меня не хватает решимости встать и пойти домой. Просто спать хочется, вот я и сижу.

— Я знаю. Конечно.

— Вам тоже хочется спать?

— Спать. Вот именно.

Она легонько дотронулась до моего лица и поглядела на меня со странным сочувствием, точно нас с ней что-то объединяло и она понимала это. Потом направилась вниз, где был туалет.

Я посмотрел через стол по диагонали и увидел крупную балканскую голову Андреаса Элиадеса. Он говорил с Хардеманом. Помнишь. Мы сидели с четырьмя рюмками бренди в таверне на морском берегу и ждали, когда с пляжа вернутся Дэвид и Линдзи. Фамилия Хардеман, самолет Хардемана, песчаная буря в Каире. С течением времени фактура той ночи как будто проступала из мглы. Мои воспоминания о ней словно объединяли собой избранные картины, отпечатавшиеся в памяти моих тогдашних спутников. Постоянно всплывало что-то новое, какая-нибудь мелкая отчетливая деталь: марки сигарет, глаза старого гитариста, его смуглая морщинистая рука, и что сказали Бордены, и кто оторвал веточку от мокрой виноградной грозди, и как мы сидели, как пересаживались с места на место, покуда вечер упорно двигался по своей собственной колее, понемногу превращаясь в то, чем он стал теперь. Элиадес все больше и больше казался неким связующим звеном.

Мы кивнули друг другу, и я слегка развел руками, как бы давая ему понять, что сам не знаю, как меня сюда занесло. Потом заметил, что на меня смотрит Линдзи. Она сидела прямо напротив, между двумя пустыми стульями. Андреас был в дальнем конце, лицом к лицу с Хардеманом, который пересел раньше.

— Часто мы с вами встречаемся, — сказал я Андреасу.

Он пожал плечами, я тоже.

Дэвид был между Хардеманом и мной. Стул Дженет находился от меня слева. То, как люди сидят, казалось мне важным, хоть я и не знал почему.

— Не гипнотизируйте меня, — сказал я Линдзи. — У вас такой вид, будто вы что-то замышляете.

— Замышляю поехать домой, — сказала она. — Кто вообще нас сюда приволок?

— Кому-то захотелось посмотреть греческие танцы.

Андреас спросил ее, учит ли она глаголы. Еще одно воспоминание, фрагмент той летней ночи. Перекрикивая музыку, они попытались завязать вежливую беседу. Дэвид наклонился в мою сторону и посмотрел на меня грустными глазами.

— Так и не поговорили, — сказал он.

— Да.

— А я хотел поговорить. Никак нам не удается.

— Скоро поговорим. Завтра. Давай пообедаем.

Когда они с Линдзи ушли, я не стал перебираться поближе к мужчинам, и Дженет Раффинг, вернувшись, заняла место Линдзи. Это было похоже на расстановку фишек: две группы людей и два набора пустых стульев друг против друга. Хардеман заказал очередную порцию выпивки.

— Они обсуждают дела, — сказал я ей. — Грузы, тоннаж.

— Кто это с бородой?

— Его партнер. Бизнесмен.

— Похож на священника.

— Возможно, у него роман с Энн Мейтленд. Ты ее знаешь?

— Зачем вы говорите мне такие вещи?

— Сегодня я готов сказать тебе все. Никаких хитростей. Честно. Я расскажу тебе все что угодно, сделаю для тебя все что угодно.