Дон Делилло - Имена

— Южная Африка.

— Теперь, если я догадаюсь, получится, что только из-за подсказки.

— Там кое-что добывают.

— Спасибо, что практически ответил за меня.

— Ну и что же это?

Мрачно сгорбился на сиденье.

— Алмазы.

Вскоре мы опять выехали на побережье. Последний отрог Тайгета уходил в море — ровная линия в угасающем свете дня. Я остановил машину, чтобы свериться с картами. Тэп показал на север: он заметил что-то через лобовое стекло с моей стороны. Спустя несколько секунд я тоже разглядел на фоне спускающегося террасами холма темную кучку башенок.

— По-моему, пора найти где-нибудь гостиницу или комнату. Хотя бы выяснить, где мы.

— Только туда и обратно, — попросил он.

— Ты любишь деревни с башенками.

Он не отрываясь смотрел на поселок.

— Или просто кататься?

— Туда и обратно, — повторил он. — А потом будем искать ночлег, обещаю.

Наверх вела плохая дорога, сплошь камни и грязь. Я услышал плеск — навстречу нам сбежали, перекрещиваясь, три-четыре ручейка, — и в голову мне полезли мысли об острых скалах, глубокой грязи, силе водных потоков, сгущающихся сумерках. Тэп отломил кусок шоколадки, потом разделил его на два — себе и мне. Дождь опять превратился в ливень.

— Указателей нет. Если бы знать, как называется это место, можно было бы отыскать его на карте. Тогда мы для разнообразия знали бы, где находимся.

— Может, спросим кого-нибудь там, наверху.

— Хотя его все равно, наверное, нет на карте.

— Давай у кого-нибудь спросим, — сказал он.

Грязные ручьи бурлили на корнях и каменистых порожках. Я заметил над нами засохшие кипарисы. Дорога петляла, низкорослые кактусы щеткой свисали со скал на обочинах.

— Сначала видишь что-нибудь впереди машины, а потом это проносится мимо таким, какое оно на самом деле.

— Как дерево, — сказал я.

— Потом смотришь в зеркальце и видишь тот же предмет, только он выглядит по-другому и движется быстрее, гораздо быстрее. Побочему тобак.

— Жалко, что твоей матери нет. Вы могли бы как следует поговорить на вашем родном языке. Ей уже выделили канаву?

— У нее кабинет.

— Ладно, это вопрос времени. Где-нибудь в Британской Колумбии есть канава, в которой она рано или поздно очутится. Ты, кажется, задал вопрос?

— На обском не бывает вопросов. Ты можешь спросить, но ты не произносишь это как вопрос по-английски. Говоришь, как обычное предложение.

Последний виток дороги на минуту увел нас от нужного направления, и открылся вид на другую деревню с башенками, темнеющую на далекой гряде, и еще одну, поменьше, маленький силуэт на равнине под нами. Потом мы свернули на длинную прямую перед въездом в поселок, и тут я увидел нечто такое, от чего по спине у меня поползли мурашки (не сразу — я должен был вдуматься, перевести). Я остановил машину и замер, упершись взглядом в холмистые поля.

Это был кусок скалы, десятифутовый валун, лежащий у кромки дороги слева от нас, красноватый камень с ровной поверхностью, на которой во всю ширину были написаны два слова — кое-где белая краска стекла вниз, образовав потеки, над одной буквой стояло четкое ударение.

Та Onómata.

— Почему мы остановились?

— Зря нас понесло на этот холм. Я виноват. Надо было искать, где переночевать, где поесть.

— Ты хочешь сказать, что мы повернем назад, когда уже почти доехали?

— Ты же прокатился вверх. Теперь прокатишься вниз.

— Что написано на той скале? Думаешь, это у них вместо дорожного указателя?

— Нет. Это не указатель.

— А что?

— Просто кто-то написал. Везде, где мы были, нам попадались надписи на стенах и зданиях. Политика. Мы даже видели короны — да здравствует король. Наверное, если поблизости нет стены, они рисуют на всем, что подвернется под руку. В данном случае, на скале.

— Это политика?

— Нет. Это не политика.

— Так что же?

— Я не знаю, Тэп.

— А что это означает, ты знаешь?

— Имена, — ответил я.

Мы сняли комнату над бакалейной лавочкой в обшарпанном приморском поселке с галечным пляжем и отвесными утесами у воды. Я был рад оказаться здесь. Мы сели каждый на свою кровать в полумраке, стараясь создать мысленную дистанцию между собой и автомобильной тряской, ухабами и поворотами этого дня. Нам не сразу удалось поверить, что мы наконец выбрались с последней полузатопленной дороги.

Старик-хозяин и его жена пригласили нас на ужин. В простой комнате за торговым помещением был брусчатый потолок, масляная лампа и резной сундук для белья, и благодаря этому возникало впечатление порядка и уюта — душа отдыхала после бесконечных камней снаружи. Старик немного знал немецкий и переходил на него, когда замечал, что я перестаю его понимать. Время от времени я переводил его слова Тэпу, придумывая на ходу большую их часть. Кажется, это устраивало и того и другого.