Дон Делилло - Имена

Он начался по дороге домой, в гору.

— Черт тебя побери. Ты знала.

— Я пыталась найти другой вариант.

— Стало быть, никакой Англии.

— Нам никто не мешает поехать в Англию.

— Я тебя знаю.

— Что ты знаешь?

— Ты хочешь копать.

— Я не хотела говорить тебе, что наши планы расстроились, пока не придумаю другой вариант.

— А когда ты сообщишь мне другой вариант? Когда он тоже расстроится?

— Иди к черту.

— Ясно, что это значит.

— Мне самой неясно. Тебе-то откуда?

— Я знаю, как у тебя работают мозги.

— Ну что тебе ясно? Мне, например, ничего.

— Ты не поедешь в Англию.

— Ладно. Мы не поедем в Англию.

— Все это планировалось только с учетом вашего возвращения сюда.

— Мы все равно можем поехать. А насчет следующего лета решить там.

— Но ты так не сделаешь.

— Почему это?

— Потому что не сделаешь. Это слишком просто и примитивно. Тут нет дерзания. Когда ты придумала все в первый раз, в этом было дерзание. А теперь одна только примитивность и скука.

— Ты же хотел посмотреть мраморы Элджина.

— Ну конечно. По-твоему, это вторичная ценность.

— Сам ты вторичная ценность.

— А ты?

— Ты хочешь посмотреть мраморы Элджина, а в Акрополь идти не желаешь. Тебе подавай ворованное, то, что натырили империалисты.

— Рехнуться можно. Какого черта я вообще сюда потащился?

— Натырили. Так Тэп говорит.

— Терпеть не могу этот подъем.

— Слышали уже.

— Я не тот, кто… ну ладно.

— Ты им и не был. Ты не тот, кем никогда не был.

Наш спор имел несколько уровней. Он пробуждал отзвуки, воспоминания. Он был связан с другими спорами, с городами, домами, комнатами, с пропавшими втуне уроками, с нашей историей в словах. В каком-то смысле — в нашем, особом смысле — мы обсуждали вещи, имеющие самое близкое отношение к тому, что значит быть расставшимися супругами, делить связанные с этим переживания. Боль разлуки, предвидение смерти. Память о будущем: Кэтрин мертва, странные думы, горе уцелевшему. Все, что мы говорили, отрицало это. Мы намеренно старались быть мелочными. Но это висело в воздухе: безнадежная любовь, трагический общий баланс ситуации. Это было частью спора. Это и было спором.

Остаток пути мы миновали в молчании, и она зашла в дом взглянуть на Тэпа, который уже спал. Потом мы сели на террасе и сразу начали шептать.

— Где он пойдет в школу?

— Сколько можно об одном и том же?

— Ну где, где?

— Он обогнал других. Если понадобится, сможет начать и попозже. Но это не понадобится. Мы все устроим.

— Не так уж он и обогнал. Я вообще не думаю, чтобы он кого-нибудь обогнал.

— Тебе не нравится, как он пишет. Что-то в этом тебя отталкивает. По-твоему, фразы надо строить по диаграммам.

— Ты сумасшедшая, знаешь? Теперь-то я вижу.

— Смирись.

— Почему я раньше не видел, что ты такая?

— Какая?

— Такая.

— Тебе ведь всегда известно, что я думаю. Ну и что я думаю? Какая я?

— Такая.

— Я умею чувствовать. У меня есть самоуважение. Я люблю своего сына.

— Откуда это вдруг? Кто тебя спрашивал? Ты чувствуешь! Ты чувствуешь только то, что тебя интересует. Только то, что тебе на руку, что отвечает твоей жажде деятельности.

— Несусветный кретин.

— Чистая воля. А где сердце?

— А где печенка? — спросила она.

— Не знаю, зачем я сюда приехал. Идиот! Думал, из этого что-нибудь выйдет. Разве можно было забыть, кто ты такая, забыть о твоей манере считать самые простые человеческие слова и действия попытками помешать твоему божественному предназначению? Это у тебя есть, сама знаешь. Вера в свое предназначение, точно у какого-нибудь немца из фильма.

— Что за бред?

— Не бред.

— Из какого еще фильма, кретин?

— Пошли ко мне в номер. Давай, пойдем в гостиницу, прямо сейчас.

— Говори шепотом, — сказала она.

— Не заставляй меня ненавидеть себя, Кэтрин.

— Шепотом. Ты его разбудишь.

— У меня терпение кончилось. Какой, к черту, шепот?

— Эту тему мы уже обсуждали. — Устало.

— Ты заставляешь меня ненавидеть нас обоих.

— Боже, как надоело это обсуждать. — Устало. Самые неприятные реплики произносились усталым голосом. Лучшее орудие. Усталый сарказм, усталая насмешливость, просто усталость.

— А как насчет Фрэнка? Этого мы, кажется, давно не обсуждали. С чего он вдруг свалился как снег на голову? Решил поболтать о старых временах?

Она засмеялась. Над чем?

— Ну и парочка из вас. Потасканный самовлюбленный художник и втайне довольная собой труженица. Сколько у вас было уютных дружеских ленчей, пока я кропал свои буклетики и брошюрки? Всю эту шелуху, которая мне так хорошо удавалась. Которая так раздражала тебя своей незначительностью. Какие сексуальные флюиды носились в воздухе? Разговорчики по душам. Не зазывал он тебя в одну из тех жутких квартир, по которым все время скитался? Полжизни провел в поисках штопора на чужих кухнях. А может, чем оно гнуснее, тем соблазнительней? Ты ему рассказывала о деньгах твоего папаши? Нет, за это он бы тебя возненавидел. Захотел бы, фигурально говоря, оттрахать тебя во всех переносных смыслах. А как насчет Оуэна, насчет твоего трогательного интереса к его увлечениям, к его необычным хобби, этакой игривости, которая на тебя находит в его компании? — Я перешел на имитацию женского голоса, чего не делал со времен перечисления Двадцати семи пороков. — Поверить не могу, лапочка Оуэн, неужто вы не написали ни единой строчки стихов, когда были одиноким маленьким мальчиком под голубыми деревенскими небесами?