Я смотрю на его спину, и в ее несгибаемости мне видится великая грусть, нескончаемое горе.
— Мне об этом никогда не рассказывали, — удивленно заявляю я.
Все они знали, что не было похорон, и никто никогда не упомянул об этом.
В кухонную дверь внезапно влетает пахнущий свежей травой отец; алая бабочка сползла набок, на рубашке пятна от травы.
— Китти, почему это ты не сказала мне, что пришла?
— Как раз вовремя, кофе готов, — говорю я, подыскивая еще одну чистую кружку для Пола.
Но когда я оглядываюсь, Пола уже нет, две чашки с кофе оставлены на краю плиты, и пар от них поднимается кругами в пыльный, опустевший воздух.
* * *
Хотелось бы мне знать, как такая маленькая женщина, как доктор Кросс, может мне помочь. Просто не понимаю, как может ее одной хватить на всех. У нее короткие волосы, мягкие, как перышки, и это придает ей какой-то хрупкий вид. А что, если она всего этого не выдержит, если она окажется слишком слабой для сегодняшнего мира, если она не сможет дольше в нем оставаться?
Я назначена на двадцатиминутный прием — она всегда просит меня записываться на два приема подряд. Когда я с ней, мои мысли замедляют свой бег, и я начинаю все как следует обдумывать. Иногда мы почти ничего не говорим, но когда я поднимаюсь, чтобы уйти, все кажется мне немного проще, менее запутано. Удивляюсь, почему это я тогда перестала к ней ходить.
— У Сьюзи будет ребенок, — говорю я.
— Мне казалось, что это еще не точно.
— О нет. Она определенно беременна. Думаю, скоро она об этом скажет, и все начнут вязать вещички для малышки.
Я не очень-то себе представляю, кто именно начнет вязать. В нашей семье не так-то много женщин, чтобы как следует позаботиться о малышах. Я наклоняюсь к сумке и вытаскиваю моток шерсти.
— Посмотрите, я купила кремовый. Такой цвет подойдет и мальчику, и девочке.
— А кого бы вы хотели: племянника или еще одну племянницу?
Я думаю: «Племянника», а говорю:
— Племянницу.
Все новорожденные, имеющие ко мне отношение, должны быть девочками.
— Вы много вяжете?
— Время от времени, — говорю я.
На самом деле я не умею вязать. Меня некому было научить. Просто я увидела образец в витрине магазинчика неподалеку и купила. Цвет этой шерсти — для новорожденных: теплый, кремовый, густой. Я научусь теперь вязать именно из-за этой шерсти. Иногда я незаметно опускаю руку в сумку, чтобы потрогать шерсть, ощутить гладкую поверхность свернутых нитей, живой, пульсирующий цвет. Когда я остаюсь одна, то достаю шерсть и прислоняю ее к лицу, чтобы вдыхать ее новизну и ощущать ее структуру губами, той частью моего тела, которая вбирает в себя детскую нежность с большей полнотой.
— А что Джеймс думает по поводу малышки Сьюзи?
— Не знаю. Он не поверил, когда я ему сказала.
— Вы рассказали ему, о чем мы говорили?
Я смотрю на нее удивленно.
— Нет, я не подумала, что его это заинтересует.
Я никогда не предоставляю ему информацию: в отказе от расспросов и состоит его поддержка.
Она ничего не говорит, и мы сидим в тишине.
— Это немного странно, вам так не кажется? — говорю я. — Я думаю, у вас не так уж много знакомых семейных пар, в которых супруги живут в квартирах по соседству. — Может, я и говорила ей это раньше, но не могу вспомнить ее ответную реакцию.
— Это так важно? — говорит она. — Разве это делает ваши отношения менее прочными?
Я выпускаю шерсть из рук, и она падает мне на колени.
— А вам это не кажется несколько… неэтичным — иметь два дома?
— Временами люди живут порознь по разного рода причинам — из-за работы, из-за семейных обязанностей. Однако все идет хорошо, если они этого хотят.
Нужно об этом подумать. Я всегда считала, что женатые люди не должны жить в разных квартирах. Из тех, кого я знаю, многие соединились после женитьбы, вобрали в себя цвета друг друга и стали сильнее. Как Адриан и Лесли, которые, несомненно, живут в гармонии друг с другом. Или Джейк и Сьюзи. А мы с Джеймсом, кажется, не придумали, как придать нашей жизни постоянство, поэтому наши цвета соединяются только на короткие периоды времени, а затем с легкостью распадаются на две половинки, которые так и существует друг с другом по соседству.
Я быстро иду домой. Мы ждем сегодня на ужин родителей Джеймса, и Адриан сказал, что занесет свою последнюю книгу, автобиографическую, в которой, возможно, будет что-то о маме. Он всегда, как только получит книги, дает мне экземпляр, потому что я его младшая сестра. Все остальные должны пойти и купить себе экземпляр в магазине; это для того, чтобы он заработал авторский гонорар. Однако единственный человек, который уж точно их прочтет и даст продуманное заключение, — это я. Мартин сделает попытку прочесть, но найдет, что чтение для него процесс слишком утомительный, и поэтому, скорее всего, не дойдет до конца, хотя никогда в этом и не признается. Каждую книжку он возит с собой в грузовике примерно полгода, а затем она загадочным образом исчезает.
Читать дальше