Клэр Морралл - Изумительное буйство цвета

Дина не связана с ними. Она стоит, немного отделившись от всех, между ней и остальными — небольшое пространство; и она смотрит прямо в объектив. Ей четырнадцать, она на два года старше Адриана, и в ее облике — независимость. Она знает, кто она, чего хочет, и ее не сбить с пути. Я думаю о ее руках, свободно опущенных по бокам, о расстоянии между ней и мальчиками и начинаю понимать, что она сильнее и умнее их всех, потому что она не идет на уступки. Она не будет притворяться, чтобы выдать себя за кого-то другого.

Когда я была четырнадцатилетней, того же возраста, что и Дина на фотографии, я решила, что мне нужно узнать о ней больше. Я написала «ДИНА» большими черными буквами на обложке тетради и внизу под ними в скобках вывела: «(Личное. Не открывать)».

В первую очередь я подошла к отцу. В это время он, конечно, рисовал, но когда я упомянула Дину, он резко остановился и почесал затылок.

— Кто-нибудь говорил о ней? — сказал он.

Я поняла, что выбрала не тот путь. Он не любил, когда его прерывали.

— Мне никто никогда ничего не говорит, — сказала я.

Он снова принялся рисовать, теперь уже не оборачиваясь.

— Дина? Это, случайно, не Алисина кошка из Зазеркалья? Кошки едят мышек? Мышки едят кошек?

Я попробовала еще раз:

— Папа, что с ней случилось на самом деле?

Он не обратил внимания на мой вопрос.

— Слушай, здесь явная кошачья связь. Кошка — котенок — Китти…

Я поднялась на ноги.

— Огромное спасибо, — сказала я и хлопнула дверью.

Я вернулась в свою комнату и открыла первую страницу тетради. На ней сверху было написано «Папа». Я нашла карандаш и провела диагональную черту через всю страницу.

Джейк лежал в постели с тонзиллитом. Я сбегала на улицу, чтобы купить ему газету и сладости. Лимонный шербет. Ананасовые дольки.

— Привет, — сказала я, кладя газету на кровать рядом с покрывалом, и подошла открыть шторы. — Здесь слишком темно, — сказала я громко. Как будто он обратит на меня больше внимания, если я повышу голос.

Он перевернулся и сел, сощурив глаза от внезапно хлынувшего света. В комнате пахло грязными носками и потом. Я испугалась его бактерий и открыла окно, чтобы дать им возможность выветриться.

— Китти, — пробормотал он. — Закрой окно. Я болен.

— Ты всегда болен, — сказала я и оставила окно открытым.

Я придвинула стул к кровати, но не слишком близко, затем уселась и посмотрела на него.

— Я провожу расследование, — сказала я.

Он, казалось, заинтересовался.

— По какому поводу?

Из-за того, что волосы у него были очень жирные и прилизанные, казалось, что уши торчат больше обычного. Нос был красный и воспаленный, а щеки пылали.

— Ты принимал антибиотики? — спросила я.

Он кивнул.

— И что ты расследуешь? Эффективность антибиотиков? Не беспокойся. Иногда они действуют, а иногда — нет. Что еще ты хочешь узнать?

Я не обратила на это внимания, положила ногу на ногу и открыла тетрадку. Затем достала карандаш и приняла такой вид, какой, по моему мнению, принимают журналисты.

— Дина, — сказала я.

— Дина? Ты меня спрашиваешь о Дине? — спросил он недоуменно.

— Я хочу, чтобы ты мне о ней рассказал.

Он лег на спину и уставился в потолок.

— Я ничего о ней не знаю.

Мне ясно, что ему просто лень.

— Тебе было двенадцать, когда она убежала. Что-то ты должен о ней помнить.

— Она была задира, — сказал он наконец и улыбнулся с каким-то особенным удовлетворением.

Это сбило меня с толку. У меня уже сложилось о ней представление: сильная, бесстрашная, отважная, но никак не эгоистичная от собственного превосходства. Я так и видела ее: она выше братьев, умнее их, поучает их иногда из добрых побуждений.

— Она обычно отрывала ноги у пауков.

Я облегченно вздохнула. Издеваться над пауками — не такое уж хорошее качество, но это еще не значит быть задирой.

— В субботу, когда мы покупали сладости, она обычно ждала, пока мы придем домой, и требовала, чтобы я отдал ей половину.

— И ты отдавал?

— Конечно, отдавал. А ты бы не отдала все свои конфеты, если бы кто-то завел тебе руку за спину и пообещал сломать, если не сдашься? Я был музыкант. Не мог испытывать судьбу.

Я взглянула на него презрительно. Она задирала его, потому что он сам ей это позволял.

— Да она просто пугала тебя, — сказала я. — На самом деле она бы этого не сделала.

Его взгляд скользнул мимо меня к открытому окну.

— Сделала бы, — сказал он. — Мартину же сделала.

Вот теперь я понимаю, что он все это выдумывал.