В заключение — несколько слов о пунктуации, уважения к которой пушкинисты обнаруживают не больше, чем к другим уровням текста. Здесь царит тот же произвол: пунктуационная система Пушкина смешивается с современной, в одном тексте объединяются чтения рукописей и разных изданий, игнорируется последняя авторская воля, получают права гражданства варианты, не опирающиеся ни на один достоверный источник. Возьмем, к примеру, примечание, в окончательной редакции помещенное под номером 23: «Въ журналахъ удивлялись, какъ можно было назвать дѣвою простую крестьянку, между тѣмъ какъ благородныя барышни, немного ниже, названы дѣвчонками!» [91] Пушкин А. Евгений Онегин… СПб., 1833, стр. 269; Пушкин А. Евгений Онегин… Изд. 3-е, стр. 287.
В изданиях 1833 и 1837 годов (а это единственные источники данной фразы) примечание оканчивается восклицательным знаком, передразнивающим недоуменный пафос критика, но в большом и малом академическом собрании этот знак почему-то уступил место точке.
В конце 1-й главы Пушкин в шутку грозится:
<���…> И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять (1, LIX).
Пунктуационное оформление этих строк соответствует отдельному изданию 1-й главы. Но в «Онегине» 1833 и 1837 годов указание на грандиозный объем поэмы отделено от предыдущего текста запятой. Она иронически подчеркивает «масштабность» замысла, воплощать который автор никогда не собирался:
<���…> Тогда-то я начну писать
Поэму, пѣсенъ въ двадцать пять [92] Пушкин А. Евгений Онегин… СПб., 1833, стр. 36–37; Пушкин А. Евгений Онегин… Изд. 3-е, стр. 39.
.
Последний фрагмент, на котором я хочу остановиться, отличается не лишенным какофоничности скоплением союзов и частиц (ли… иль… ль… иль… [93] Пеньковский А. Б. Нина. Культурный миф золотого века русской литературы в лингвистическом освещении. М., 1999, стр. 266.
):
Оттого ли,
Что он и вправду тронут был,
Иль он, кокетствуя, шалил,
Нево льно ль, и льиз доброй воли,
Но взор сей нежность изъявил <���…> (5, XXXIV).
Эта пунктуация (с небольшими изменениями) повторяет пунктуацию изданий 1828 и 1833 годов [94] Ср.: Пушкин А. Евгений Онегин… СПб., 1828, гл. IV/V, стр. 82–83; Пушкин А. Евгений Онегин… СПб., 1833, стр. 153.
. В предпоследнем стихе разделительный союз ль и стоящая за ним запятая могут показаться избыточными (ср. гипотетический вариант: Невольно иль из доброй воли). Наверное, Пушкин хотел передать интонацию колебания, сомнения, размышления вслух, сопровождаемого перерывом речи. Но запятая оказалась для этого слишком невыразительной, и потому в 1837 году ее сменил энергичный восклицательный знак:
<���…> Иль онъ, кокетствуя, шалилъ,
Невольно ль! иль изъ доброй воли;
Но взоръ сей нѣжность изъявилъ <���…> [95] Пушкин А. Евгений Онегин… Изд. 3-е, стр. 163.
Это единственно адекватное пунктуационное решение не нашло себе места ни в основном тексте академического «Онегина», ни среди его печатных вариантов.
Из несообразностей канонического онегинского текста здесь разобрана небольшая часть. Но, надеюсь, ее хватит, чтобы осознать: мы читаем такого «Онегина», автором которого Пушкин может называться только условно. Во всяком случае, у него есть незваные соавторы, вклад которых в «общее дело» значительно весомей, чем могут вообразить читатели, не искушенные в вопросах текстологии.
Но проблема намного шире. Пушкинская текстология, как заметил С. М. Бонди, «сделалась представительницей русской текстологии вообще» [96] Бонди С. О чтении рукописей Пушкина. — «Известия Академии наук СССР. Отделение общественных наук», 1937, № 2/3, стр. 569.
, для которой (добавлю уже от себя) авторский текст — это не догма, а руководство к действию: можно модернизировать, компилировать, перекомпоновывать, дописывать, да мало ли что еще! Но если мы хотим читать русскую классику в подлиннике, а не в переводе на язык другой культурно-исторической эпохи, мы должны наконец покончить с практикой редакторского «сотворчества» и начать исповедовать принцип «презумпции невиновности текста». Суть его крайне проста: в авторитетном источнике, избираемом за основу, исправлять (да и то с оговорками) можно явные или весьма вероятные описки и опечатки, а все прочие спорные и сомнительные места должны оставаться предметом обстоятельного текстологического комментария. Не гарантируя текст от искажений, этот принцип сведет их к минимуму.
Читать дальше
