Йенс Шпаршу - Комнатный фонтан

Так, мне пришлось, к примеру, укоротив резиновую трубку, укоротить и телевизионную башню, которая у меня теперь заменила кита и составляла центр композиции. Прежде чем посадить ее на клей, чтобы она к тому же не пропускала воду, мне пришлось подпилить ей ногу, под самой сферой, где был ресторан и смотровая площадка. Из-за этого она стала какая-то вся несклепистая, превратившись в кургузую конструкцию неведомого назначения, что, в свою очередь, навело меня на мысль создать вокруг нее вулканический ландшафт.

Ну и так далее. Я бегло остановился на всех этих деталях только для того, чтобы показать, что в творческом процессе бывают и случайности.

То же самое было и с названием. Когда я позже, глубокой ночью (Пятница, мерзавец, смотрел уже, наверное, десятый сон), провел первый испытательный запуск, то сразу понял: я назову ее АТЛАНТИДОЙ.

Тогда я думал, что этим дело все и кончится, что это будет единственный, уникальный экземпляр, который я планировал протащить на хвосте у ИОНЫ, контрабандно предлагая его за полцены (разницу мне пришлось бы внести из своего кармана). Вот почему я задвинул подальше в шкаф всю коробку, откуда я извлек телевизионную башню. В коробке у меня хранились сувенирные шариковые ручки, общим количеством 250 штук, в форме берлинской телебашни, каковые мне удалось спасти, передислоцировав их к себе еще в те времена, когда я работал в жилконторе. (Эти ручки предназначались для того, чтобы дарить их как «скромный знак признательности» на добрую память гражданам, которые особо отличились в благоустройстве столицы нашей родины.)

С этими-то ручками и связано мое открытие: опытным путем мне удалось установить, что если их развинтить и вынуть всю начинку, то можно запросто использовать корпус как насадку для ИОНЫ, поскольку в него идеально влезала резиновая трубочка!

На первом образце я, правда, кое-как соскреб золотую надпись «Берлин — столица нашей республики», но уже потом, когда АТЛАНТИДА пошла у меня в серийное производство, я решил оставить все как есть.

Каждое утро я выходил из квартиры, как две капли похожий на себя вчерашнего, позавчерашнего и позапозавчерашнего: костюм, кожаный дипломат, каменное лицо, крепкий шаг (кремень!).

Чтобы быть в такой форме, мне приходилось, конечно, изрядно себя накачивать перед зеркалом в ванной. Я смотрел глубоким проникновенным взглядом себе в глаза, и не просто глубоким, а очень глубоким, ведь главное — зрительный контакт. И прежде чем окунуться с головой в голубоватую брызжущую стихию и отдаться на волю бесконечных вопросов, которые, словно хищные акулы, притаились на самом дне моего мутного, особенно с утра, потока сознания (Что будет с нами, Хинрих? Куда нас несет?), делал раз двадцать подряд в бешеном темпе уже ставшее привычным «бля-бла-блё-блю-блу-бли» — гимнастику для расслабления мышц лица, полезную тем, кто встает ни свет ни заря, от чего я сразу же чувствовал себя как огурчик, готовый к труду и обороне. За завтраком я ставил себе для поднятия боевого духа Верди, и не что-нибудь — «Аиду»!

Штрювер договорился со мной, что временно я буду работать на выезде один, он же сосредоточится на дальнейшей «концептуальной» разработке дела. Причина, видимо, была в том, что наш ИОНА продавался не очень-то бойко, скорее так, ни шатко ни валко, хотя сам Штрювер, демонстрируя, как всегда, превосходное владение предметом, заявил, что машина, мол, раскрутилась, маховик запущен и все теперь пойдет само по себе, так что, дескать, нечего нам изображать из себя великих колонизаторов, когда народ уже и так охвачен. (Мой комментарий в Книге учета: «Ха-ха!»)

Последняя гениальная идея Штрювера, которой он отдался всей душой, заключалась в том, чтобы использовать в рекламных целях почтовые ящики, которые по воскресеньям преступно пусты. При этом не бросать наши письма куда ни попадя, а действовать целенаправленно и выборочно, используя при этом эффект неожиданности: по воскресеньям почты никто не ждет, значит, у нас отличная стартовая позиция, никакой конкуренции! Именно поэтому Штрювер засел теперь у себя в номере гостиницы и целыми днями сочинял различные варианты, которые он печатал на своем ноутбуке, чтобы затем прочитать мне их вечером, когда я приходил к нему для подведения итогов. Почему-то в его текстах все время находились какие-то места, которые еще нужно было бы поправить. Подозреваю, главным образом потому, что он не торопился возвращаться к нашим экспедиционным работам.