— У меня все нормально, есть жена, у нее пятки как яблоки! Но есть любовь-линия и любовь-точка. В семье линия, а стало нужно, чтоб были и точки… А вас в район, не пить и на заочное! — Вспомнил, что нужно нести идеи в массы, но своими поступками опровергал их тут же (видимо, эти идеи он сочинил для других, а себя считал исключением).
В это время проводница прошла обратно, и тренер сделал ей комплимент. В ответ она задумчиво сказала:
— Еще бы кто-то мне стиральную машину отремонтировал.
— И тут, как назло, билетов нет! Мы к проводнице: возьмите дембелей!
— Надо было не к молодой, а к пожилой проводнице, она скорее пожалеет. У нее самой сыновья, — советовал им тренер.
— Кое-как купили билеты на этот поезд…
— И хорошо, со мной встретились, вас надо понужать! Я научу, как дальше быть: в район, не пить и на заочное! — Он хотел, чтоб все прогрессивное человечество усвоило его советы.
Ребята-фехтовальщики (на вид им было по двадцать лет, а потом из разговора стало понятно, что одному шестнадцать, а двум — по семнадцать) пытались отвлечь тренера от стакана, на каждой большой остановке предлагая: «Стоим двадцать минут — выйдем пофехтуем!» (Может, это такая шутка, а может, нет. Длинные сумки с инструментами у них были с собой.)
Дембеля к вечеру заснули почти все. Тренер пошел к проводнице, сообщив последнему солдатику, остававшемуся рядом:
— Жена — фотографиня, талантливая, но… такой пылесос! Пока с ней живу, денег никогда не будет! Есть любовь-линия, но совсем другое — любовь-точка…
— Он зверски не прав, — сказал лежащий на верхней полке фехтовальщик.
— Молчи, щукин сын! — ответил другой.
Тот послушно умолк. Возможно, такая у него фамилия: Щукин.
В самом деле, думала я, зачем тренер пошел к проводнице?! Это тоже — расхождение слов с делами. В загсе ведь клялся, что будет с женой и в горе, и в радости. К тому же молодым какой пример подает…
Ребята перебрасывались редкими репликами.
— Я у него вел-вел, а потом проиграл двенадцать — десять! Он все жертва-жертва, и вдруг…
— А я не держу дистанцию, раз — и в атаку! Четыре — два я вел, а он бросился, я подсел и снова…
— Этот, из Москвы, проиграл пятнадцать — два и заревел! Снимает маску: глаза такие…
— Артемьев выигрывал кубок России, ну и что — сейчас пивом торгует.
— Из Казахстана, беспонтово, в первый тур не прошел. Юниоры проиграли.
— Они тормоза такие, не двигаются, не маневрируют.
Один фехтовальщик был побрит налысо, рана на голове его заклеена пластырем.
— Что матери скажешь про пластырь?
— Что-нибудь…
— Пойду я попью, — сказал тот, кто все время предлагал выйти и пофехтовать.
В этот миг свет выключился. Наступила тишина. Только днище вагона стучало, как сердце ночи. Хорошо бы поспать, размечталась я. Но тут вернулся юноша с последними новостями о тренере:
— А мы там целуемся!
— С проводницей?
— С Танечкой.
— Он — говно, — рявкнул раненый.
— Кто?
— Градус.
— Молчи!
— Не буду я молчать!
— А ты сам-то! Пришел на дискотеку со своей девушкой и каждые тридцать секунд с ней целуешься! Кто так делает?
— А что тут такого? Это моя девушка.
— Молчи!
Было ясно, что им не хотелось плохо говорить о тренере. Но его поступки натекают на их поведение, вот и бросились на раненого товарища. Реки желчи потекли. Конца этому не предвиделось.
— Каждые тридцать секунд ты с ней целовался!
— А что тебе-то!
— Все должно быть в меру…
— В меру, да? А у тебя три итальянских наконечника, ты с нами не поделился! Если в меру, зачем три наконечника…
Крики понеслись по всему вагону: кто есть кто… В их голосах уже мелькали невидимые шпаги. У меня подскочило давление, пришлось выпить две таблетки андипала. В окне елки, как лешие, мелькали.
— Ребята, — сказала я. — Давайте спать! Ночь ведь.
— Кому-то хочется спать, а нам не хочется! — бросились они в скандал со мной, обрадовались, что нашли жертву: все-таки хорошо, что можно сорвать зло на постороннем.
— Мама никогда вам не говорила, что вы не одни на белом свете? Что надо уважать и других людей!
— Не трогайте мою маму, мы ведь вашу не трогаем!
— Так я вам не мешаю спать.
— А мы не хотим спать.
— Хорошо. Не спите. Но молча. Можно лежать и думать, для чего голова-то дана.
— Не указывайте.
— Послушайте: Бог не для одних вас создал этот мир, этот вагон.
— Он вообще не создавал ничего!
— Зачем вы говорите такие слова? Молчите лучше, а то отвечать потом придется.
Читать дальше
