Так что роман Проханова был прямо-таки обречен на успех. Ленинская формула сработала на все сто: слишком сильно уйдешь налево — придешь направо. Вероятно, она справедлива и в обратном направлении… Во всяком случае, либеральная критика, до сих пор и вполглаза не глядевшая в сторону литературных опытов Александра Проханова, вдруг спохватилась и на разные голоса стала воспевать художественные достоинства прохановской прозы. На вкус да на цвет товарищей, конечно, нет. Товарищи, как известно, все больше по партийным спискам. Несколько удивляет, однако, столь странное профессиональное разгильдяйство: что ж вы, господа критики, куда раньше смотрели? Почему проморгали «Чеченский блюз», «Сон о Кабуле», «Красно-коричневого», который, кстати, написан в рамках идентичной «Гексогену» поэтики? Где ж вы были, почему не доложили народу о скрытых там красотах слога и мысли? Неужто свободные граждане свободной страны боялись публично обнаружить свои эстетические пристрастия? Или не решались взять в руки оппозиционный журнал, ждали, пока продукция не получила штамп ОТК — марку элитарного издательства? Эх, господа, господа, как говаривал профессор Преображенский…
Помимо чистого пиара на прохановский роман сработало, вероятно, и то обстоятельство, что за десять лет свободного и, можно сказать, хаотического (во всех смыслах) плавания экипаж корабля несколько соскучился по твердой почве под ногами. И если иметь в виду интересующий нас аспект, то в общественном подсознании, безусловно, накопился заряд неудовлетворенности — социум затосковал по ощущению всемирно-исторической значимости, искусство — по большому стилю, эту значимость маркирующему…
Наследуя всем признакам соцреализма, прохановская проза (при очевидной идейной противоречивости) удовлетворяет главному требованию времени — она претендует на монументальность. Причем монументальность прежде всего внешнюю, нарочито бросающуюся в глаза: так выглядит архитектура в духе «сталинского ампира», так смотрятся мощные скульптурные колхозницы с плотными охапками колосьев и могучие «девушки с веслом». Приемы, позаимствованные у вторичного по отношению к античности классицизма, при этом третичном использовании теряют уже всякую художественную содержательность и превращаются в систему отвлеченных знаков, действующих по принципу 25-го кадра, ориентирующих сознание по самым прямолинейным осям. Возможно, что нынешние симпатизанты Проханова помимо всего прочего просто устали от вялой и хаотически организованной современной прозы и рефлекторно среагировали на маршевый ритм, лежащий в основе всякого военно-политического боевика.
В том, что «Господин Гексоген» удостоен звания национального бестселлера, есть своя логика: продаваться, по идее, он должен неплохо, во всяком случае, сравнивать его коммерческие возможности с соответствующим потенциалом произведений, составлявших ему конкуренцию в списке претендентов, просто некорректно. Массовый продукт в принципе нельзя сравнивать со штучным: это даже не то, что вывести на ринг боксеров разных весовых категорий, это что-то вроде насильственного спаривания ежа с ужом. Координирующее премию издательство «Лимбус» разыграло грамотную партию — Проханов отдает премию томящемуся в тюрьме Лимонову, у Лимонова тут же начинается судебное разбирательство — это же какая широкомасштабная и абсолютно бесплатная реклама лимбусовскому проекту издания лимоновских сочинений и всей этой издательской кухне вообще!
До текстов ли тут? Отнюдь. При сложившейся ситуации роль текста сведена до минимума — это просто очередной продукт, то самое «обычное моющее средство», к которому можно при желании прилепить лейбл, а можно оставить «анонимным». Ни новое, ни старое поколение на самом деле ничего не выбирает. Потребляет то, что PR-технологи выберут за него.
И все-таки читать тексты пока не возбраняется. При том, что «Господина Гексогена» трудно читать всерьез — слишком часто автор допускает не рассчитанные на комический эффект стилистические и даже фактические огрехи (вроде того, что стол, за которым пируют гости, собравшиеся на именинах дочери Президента, на протяжении одной сцены дважды меняет качество — из яшмового превращается в малахитовый, а потом обратно в яшмовый), — он заслуживает внимания как своеобразный срез общественного менталитета. Проханов мифологизирует окружающую жизнь, выстраивая интригу на идее глобального заговора. Но корни этого мифа уходят в коллективное бессознательное российского социума, сформированное его советской историей. В каком-то смысле роман можно рассматривать как документ общенационального невроза — следовательно, изучать и, если верить адептам психоанализа, через это освобождаться.
Читать дальше
