И снова — счастливый смех. Лицо девушки светилось радостью, глаза сияли — такая была довольная.
— А папе… У нас такой папа хороший, работящий. Он минуты не посидит… И я ему подарю…
Не только я и соседи, но, кажется, уже весь вагон слушал счастливую повесть девушки о новогодних подарках. Опустились на колени раскрытые книги, развернутые листы газет. Наверное, у всех, как и у меня, отступило, забылось дневное, несладкое, а просыпалось иное: ведь и вправду Новый год близок, скоро уеду, а никому не купил московских подарков, даже в магазины не заглядывал. Вроде не до того. А ведь все равно — Новый год.
Ах, как вовремя Бог послал вагонного торговца, каких нынче милиция гоняет! Торговец поставил объемистую сумку и запел:
— Вашему вниманию предлагается! Женские и мужские носовые платки! Салфетки с новогодней символикой…
Он и песню свою не успел допеть, а к нему уже потянулись:
— Дайте поглядеть…
— А сколько стоит?
Торговля пошла на удивление бойко. Женские носовые платки покупали, пестренькие, с ажурной каймой… Чем не подарок? И мужские — построже, но приглядные. Салфетки с Дедом Морозом и елками шли нарасхват. Сумка торговца на глазах опустела.
— Ну и вагон! — радовался продавец. — Молодцы! И правильно! Товар хороший! Я плохим не торгую! Завтра еще привезу.
А тем временем электричка уже спешила к моей станции. Здесь выходит много народу, новый район. Собирались, прятали так и не прочитанные книги, газеты, поднимались к выходу, проходя с улыбкой мимо девушек, глядели, угадывая: какая из них? А молодая женщина, что сидела напротив, через проход, на прощанье сказала:
— Спасибо тебе, милая.
Девушка не поняла, о чем речь, улыбнулась недоуменно: за что, мол…
И в самом деле — за что?
Я вышел из вагона, торопиться не стал, пропуская спешащих. Им еще на автобус, к Боровскому шоссе, в новый район, а мой путь — недолгий, пешочком, два шага, считай, осталось. Дорога славная: березы да сосны сторожат тропинку; не больно холодно, а на душе, на сердце и вовсе тепло. Спасибо той девочке, которую унесла электричка. А в помощь ей — малиновый чистый закат над черными елями, бормочущая во тьме речушка под гибким деревянным мостком, говор вдали, детский смех и, конечно, надежда. Так что шагай, человече…
Охота на хозяина
Городской внук свалился словно вешний снег на голову: в час предвечерний гавкнул и разом завизжал виновато дворовый пес Тришка. Старая Катерина в окошко глянула — и обомлела. А внук был уже на пороге.
— Мое дитё… — охнула Катерина. — Ты откель взялось? Либо пешки шел от станицы?.. А может, от самого города?
— Я — поездом, а потом — попуткой, а потом трактор подвез, а потом — пешком… — докладывал внук.
— Страсть Господня! — схватилась за голову бабка. — Ночь на дворе, а дитё по степи блукает. И мать отпустила? Либо она умом рухнулась? Или ты сам убег не спросясь?
Заступился, как всегда, дед:
— Какая беда… Прошелся, провеялся на молодых ногах. Я, бывалоча…
— Это все — бывалоча! — отрезала жена. — А ныне — и волки, и люди хуже волков. Тем более дитё городское. В тепле ему не сиделось… Без спросу убег?
— Мама разрешила. И мы же договаривались, — оправдывался мальчик, поднимая на деда глаза, — в ноябре, на каникулах, когда судак пойдет…
— А он и вправду идет, — подтвердил дед. — Могу похвалиться.
— Погоди… — пыталась остановить мужиков старая Катерина. — Голодное дитё, замерзло… С судаками с твоими…
Но мальчик был уже во дворе и мчался к дощатому ларю, где обычно хранилась свежепойманная рыба. Он крышку откинул и охнул: два судака, и не какая-нибудь мелочь вроде подсулков и «карандашей», а настоящие судаки, могучие, полосатые, в жестком панцире чешуи. Мальчик потрогал одну и другую рыбину — не сон ли? — и недоверчиво спросил у деда:
— На блесну? Не сеткой?
— Какая сетка, блесна, — подтвердил дед. — У Красного створа. Завтра с тобой попытаем. В две руки. Может, повезет.
Мальчик на рыбу глядел и переводил глаза на деда, поверить не мог.
— Правда? И я поймаю, на удочку?
— Попытаем, — усмехнулся дед. — Погода не подведет, можешь поймать.
Смеркалось. В глубине ларя, на дне его, лежали большие молчаливые рыбы. В сумеречной полутьме закрома мальчику они казались огромными, спящими и могли уплыть.
— Нагляделся? Пошли в хату, — поеживаясь, сказал дед.
Пасмурный вечер наливался тьмой, дышал стылой осенней сыростью.
А в хате под низкой уютной крышею горело яркое электричество, парили разогретые щи, шкворчала на сковороде жареная картошка и охала сердобольная бабушка Катя.
Читать дальше
