Только к пяти часам вечера я более-менее пришел в себя, умылся, освободил раковину от грязных тарелок своей вчерашней пирушки. Хотел было включить телевизор, но побоялся. Вдруг что не так сделаю… Вышел на лоджию, с трудом выкурил полсигареты. Смотрел вдаль, на такую же, как и вчера, дымку на горизонте, там, где соединяются вода и небо, и снова гадал: действительно видна полоска суши или это обман… Н-да, отличный пейзаж, чтоб любоваться им после тяжелого, но продуктивного трудового дня, топить усталость в этой водной огромности и из нее же набираться новых сил или с любимой девушкой стоять здесь в обнимку, от земного отрываться, парить над волнами… Скорей бы завтра и начать действовать, выполнять задания, стать полезным, забыть о своем сегодняшнем состоянии.
Около девяти я съел остатки курицы, выпил стакан яблочного сока и лег на диван, укрылся с головой одеялом. Придет Володька — притворюсь спящим. Сплю — и дело с концом, никаких разговоров, а утром начать сначала. Взяться за ум. Хорош, отпраздновал.
Склад находился в Никольском дворе, уменьшенном подобии знаменитой Гостинки, на берегу канала Грибоедова.
Возле стальной, покрашенной черной эмалью двери горделивая, яркая вывеска «Торговый дом „Премьер“. Оптовая продажа обуви». Прямо, как входишь, — многометровое полутемное помещение с высоким пыльным потолком. Как колонны, как еще одни стены — большие коробки с обувью. Кое-где россыпь мелких, с фирменными знаками коробочек, в которых по паре туфель, ботинок или сапог. Тоже, как в квартире Володьки, порядок, лишь в дальнем углу явно ненужное — горка мятых, полинялых джинсов, рваная кожаная куртка, электрическая пишущая машинка с раскуроченной клавиатурой, целлофановые мешки с газетами и журналами и просто обрывки бумаги, картона, шарики слипшегося скотча. К стене прибита металлическая дуга, а на ней висят завернутые в целлофан штук семь дубленок.
— Остатки прежних метаний. — Володька ковырнул джинсы мыском туфли. — Не сразу ведь к обуви пришел, много чего перепробовал. То сумки, то вот джинсы, то мясо, то лес… В итоге на обуви остановился. Обувь — самое оптимальное. Спрос стабильный. Штаны при желании можно лет пять носить, а обувь чаще менять приходится. Когда трещина в подошве — попробуй нормально ходить… А женщины так вообще золотая жила.
Я в ответ понимающе усмехнулся.
— Ладно… — Он еще раз ковырнул ногой джинсы, точно бы проверяя, совсем они истлели или можно с ними что-нибудь сделать, и повернулся к ним спиной. — Ладно, пошли в офис. Сейчас звонить будут.
Сумрачное помещение склада связано узким коридорчиком с уютной, чистой комнатой. Стены обиты белыми пластиковыми рейками, в потолке шесть маленьких, зато очень ярких лампочек. Слева от входа стоит решетчатая пятиярусная полочка с образцами обуви. В комнате три стола. Два больших, на них компьютеры, бумаги, разные канцпринадлежности, а на третьем — чайник, посуда. Стулья, вращающиеся кресла. В общем, действительно офис как на картинке.
Володька по-хозяйски уверенно уселся, бросил на стол свою кожаную пузатую сумочку. Глянул на меня:
— Чего стоишь в пороге? Располагайся.
— Уху… — Я тоже сел, осторожно подвигал кресло влево-вправо, поозирался, привыкая к обстановке, заметил пепельницу, правда, слишком чистую, без окурков и пепла, будто находящуюся здесь лишь для порядка; осторожно спросил: — Закурить можно?
— Не стоит. Лучше на улицу выйди, вон, — Володька указал на неприметную, обитую такими же, как и стены, рейками дверь, — есть выход во двор. Но вообще-то, — голос его стал доверительным и серьезным, — советую бросить. Зачем травиться? И так жрем всякую гадость, дышим дерьмом, так еще и это… Извини, Роман, но ты через пять-семь лет разваливаться начнешь. Видно же, никакого у тебя здоровья нет, а жизнь начинается только. Скоро, — он неожиданно улыбнулся, прямо озарился улыбкой, потянулся так, что кресло заскрипело, — скоро такие дела крутить начнем. Заживем по-настоящему… Так что готовься, еще не поздно человеком стать. Курить бросай, делай зарядку…
Я хохотнул. Володька, как мудрый старец, укоризненно покачал головой:
— Дурак ты, дохмыкаешься. Когда будешь от всяких остеохондрозов корчиться, вспомнишь мои слова.
Его учительский тон стал меня раздражать. Что, если позвал к себе, так можно, что ли, лить в уши все подряд и я обязан кивать и улыбаться?
— Я в деревне, Володь, кстати, не на печке валялся. Вот несколько дней ничего не делал — и знаешь как мышцы ломит! — Для подтверждения я помассировал правой рукой тонкий бицепс левой; ломота, конечно, была, но не такая, чтоб о ней стоило говорить.
Читать дальше
