Он не был похож на меня, в каком-то свитере или джемпере, абсолютно чужой.
Но вот он оглядывается: это я.
И я тот, из июля 87 года, спрашиваю себя, этого, из марта 88 года: что ты тут делаешь? что я тут делаю? что это значит? зачем это?
21.3.88.
(После чтения «круглого стола» в «Огоньке», № 12.)
Допустима, нужна ли «моральная оценка» (сталинской деятельности и проч.).
Оценивая эту пору, можно усвоить взгляд, подобный тому, каким смотрели на эпоху Петра или Грозного.
Не важно, что это близко. Преспокойно усваивают.
Моральная оценка — это не обязательно взгляд моралиста.
Литература почти с неизбежностью такой взгляд в себе заключает, если устраивает человеческий суд эпохе.
В конце концов, человек не обязан входить в положение властителя, государства, правящей группы. Его критика, неприятие абсолютно законны.
Его интересы законно могут расходиться с устремлениями государства, рвущегося в великие и мировые державы. Он явился на свет — жить, а не соревноваться в государственных мероприятиях, и пошли они все к черту.
Минувший год — с уходом Никиты в армию, с моим согласием на московскую службу и этим бездомьем — словно отнял у меня принадлежность к прожитой жизни, оставил ее за чертой и вместе с нею — непрошедшее чувство молодости. В эти восемь месяцев я постарел, я отделил себя от чего-то, или они дали мне почувствовать, что прежнее ощущение жизни невосстановимо. Еще брезжит какая-то надежда, что это ощущение пройдет, но вполне призрачной может быть надежда.
22.3.88.
Все отлетает назад и уменьшается. Если мы помним что-то вдвоем, то мы друг другу поможем. А если никого уже не осталось, кроме тебя, от того далекого дня в кабинете директора библиотеки, когда среди белого дня, посреди работы, мы слушали Окуджаву, и это было открытие, московская новость, дуновение дерзкой свободы.
Сегодня Тома сказала, что хоронили Андрея Селиверстовича Морозова, директора библиотеки в ту пору, когда я появился в Костроме. А пленки с Окуджавой привез тогда Коля Попов, методист библиотеки, и его тоже нет, и очень давно.
Теперь я сижу на даче Цека, вечер, и «Маяк» передает Окуджаву. И Окуджавы давно много, почти сколько хочешь, он победил, и вроде бы мы победили, наше строптивое поколение.
Но полной веры в победу нет. Нам бы ее пораньше. (Нет, ты скажи: нам бы ее подарили пораньше. Наша заслуга только в том, что не все растеряли, не все разменяли. И кое-какие силы сохранились.)
Отлетай назад и уменьшайся, роман прожитой жизни.
24.3.88.
Б. Н. Билунов (отдел науки ЦК) рассказал, что Л. Леонов по телефону просил поддержать выдвижение Ю. Бондарева в члены-корреспонденты академии. Ему сказали, что поздно, выдвижение уже прошло. Леонов настаивал, объяснял, что был в отъезде. Пришлось обращаться в академию, но там это предложение отклонили.
Еще рассказал, что при голосовании кандидатуры Феликса Кузнецова на общем собрании академии распространялась «листовка», призывающая голосовать «против». Такое на собраниях АН было впервые. Кузнецова в «листовке» обвиняли в поддержке русофильских кругов.
25.3.88.
Разговаривали за завтраком обо всем на свете: от СПИДа до национальных отношений. Н. Б. вспомнил, как Федоров (хирург, глазник), выступая на «круглом столе» в «Коммунисте», сказал о 50 тыс. долларов, на которые он будет производить закупки оборудования. А присутствующий врач из райбольницы сказала: а у нас и 50 рублей нет, чтобы купить необходимое!
И тут меня как кольнуло: и представилась та далекая конкретная жизнь в каком-то селе, городке, снег, крыльцо, люди, сбивающие снег с валенок… То — жизнь.
Восемь месяцев московской жизни. Я бы отступил, да куда? Если б обойтись без костромских писателей, костромского обкома, а жить абсолютно частным лицом — хорошо! да невозможно. И вот терпим и ждем. Я произвожу здесь, должно быть, мрачное впечатление. За обеденным столом — разговоры; когда прогуливаемся — тоже, я все молчу. Редко-редко что-то скажешь, и то неохотно. И люди вроде бы располагающие, но все-таки чужие, другой клан, другие воспоминания у них. С другого этажа. И я — с другого, не с их.
Ну, рассказать ли мне что-нибудь про Леню Брежнева? Или вот про Байбакова [20] Байбаков Н. К. с 1965 по 1985 год был председателем Госплана, зам. Председателя Совета Министров СССР.
: заседала комиссия (экономическая) по борьбе с алкоголизмом. Было создано несколько комиссий, одна из них — экономическая, и в ней заседал Г. Саркисянц (он и рассказывал). Так вот, посреди разговоров слово взял Байбаков, предварительно выставив на стол бутылку водки, какого-то особого изготовления. И принялся — старик был, не в тон уже говорил! — хвалить ее: и голова не болит, и пить приятно… Ну и пошла бутылка по рукам: рассматривают, что за чудо… А закончилось заседание, хватились, а бутылка-то и исчезла… Как же, голова не болит… Не пропадать же добру. Тот же Байбаков на каком-то заседании неожиданно и долго расхваливал «магнитную воду».
Читать дальше
