— …в связи с тем, что Дима Глазов уходит от нас на производство…
Послышалось протяжное «а-а-ах!». Все зашевелились и оглянулись на Митю. Тетушка с блокнотом горестно всплеснула руками.
— …переводом в Южно-Туруханский госпромхоз, — закончил Поднебенный. Посыпались вопросы.
— Да, охотником, — сдержанно и глухо ответил Митя, хотя внутри все пело.
Вечером долго не удавалось заснуть, вспоминался прошедший день, он представлял Поднебенного, который своим всесильным видом, вескими словами «уходит на производство» как бы тоже приобщался к повороту Митиной судьбы и наслаждался паникой сотрудников. Представлял Хромыха: прощаясь, тот особенно твердо посмотрел ему в глаза и резанул: «Все. Давай», что означало: «Дуй в свой Лондон и быстро назад, а то как даст морозяка, так и вмерзнешь посреди Хурингды вместе с хахоряшками».
Спать надо, подумал Митя и закрыл глаза. Из темноты с естественной и привычной неизбежностью выплыло строгое бабушкино лицо.
Забери свое, отдай мое… — думал Митя. Забери — отдай… Твое — мое… Что твое? Что мое? Что вообще значит «мое» и «твое»? И как определить границу, когда давным-давно нет ни «моего», ни «твоего», а есть только «наше». Бескрайнее наше, где слито в одно — и князь Андрей, и капитан Тушин, и «парнишка из второго батальона», которого ты, как ни старался, не смог не впустить в свою отзывчивую душу, и дед, колющий листвень на берегу бескрайней реки, в которую не войдешь дважды и в которой никогда не разберешь, где кончается вода и где начинается небо. И которая по берега полна странной штукой под названием «свобода». Я не знаю, где мое и где твое, а знаю одно — если совесть моя приходит в облике близкого человека, как я скажу ей: «Отдай мое?»
Утром Митя поехал за билетом, а когда вернулся домой, в прихожей несуразно толпилась чужая обувь. Из комнаты вышел дядя Игорь с бледным лицом и красными глазами и сказал:
— Митя, папа умер.
— Когда? — зачем-то спросил Митя.
Ольга Мартынова
Узор из дерева и стекла
Мартынова Ольга Борисовна родилась в 1962 году. Закончила Ленинградский пединститут им. Герцена. Автор нескольких лирических сборников. Стихи неоднократно переводились на европейские языки. В настоящее время живет во Франкфурте-на-Майне. Лауреат литературной премии Губерта Бурды для поэтов из Восточной и Южной Европы за 2000 год. В «Новом мире» печатается впервые.
* * *
Корни, черви, кроты, кости, клады,
Что еще я знаю про землю? — полоса черноты,
Потом огонь. Птицы, призраки, крики, бабочка-бархат, докучная муха,
Ветряные братья ветрены и бесплотны.
Что я знаю про воздух? — вздохи оттуда не доходят до слуха,
Только холод. Маленьких скользких демонят
В лужах прыгают сверкающие рожки,
Черной воды лабиринт разъят
На кружки и на дорожки.
Потом огонь. Он живет снаружи, стынет внутри,
Он бегает вместе с кровью от сердца к пяткам.
Вот и всё. Саламандры бегают, кувыркаясь,
Прогрызая вены. В эту страшную снежную зиму,
Пишет Гийом де Машо,
Я потерян, болен, импотентен, печален,
Разучите, пожалуйста, мой стишок.
Шестьсот лет он шепчет,
Затерян в воздухе среди других, поет, плачет.
В земле, где огонь, — его
Дама, выучившая стишок.
В воде электричество пролившейся крови скачет.
В эту неделю зимы две вороны
На бронзово позеленевшей ветке облетевшего клена
От холода, как два голубя, склонили клювы друг к другу
Сиротливо и сонно.
Снова декабрь
Елене Шварц.
кроткий декабрь на цыпочках входит.
елки стоят в загородках — толпа одноногих невест.
в вареве звезд в студяном плещется Некто, невесть
Кто плывет наверху, невозможность увидеть Его сердце как ржавчина ест.
в нарядных вертепах несчастливое притулилось семейство.
далеко им в египет, через этот снег, эту слякоть,
да и там хорошего мало, можно заплакать
(как все изменилось за две тысячи лет!),
жуя чужбины жаркую мякоть.
румяные женщины достают ледяную мелочь,
крутит прозрачный шар на конце своей трубочки стеклодув,
плоский ангел, подвешенный за крыло на елку,
летит, дудит в золотую дуду,
под ногами багровые пятна глинтвейна проступают во льду.
петух на шпиле охрип, но кричит свою неслышную весть.
время не вовсе застыло, оно вытягивается в тире.
вот енот уморительно дрыгает лапками в тире.
вот роется бомж в щедром рождественском соре.
много чего еще видно в прозрачном шаре,
который вот-вот упадет,
если его не подхватит никто в декабре
(некто, среди подарков не позабывший о даре).
Читать дальше
