Игорь Каплонский - Ангелы Монмартра

Они никогда не испытывали друг к другу горячих родственных чувств. Чья в том вина, трудно сказать. Поначалу Альфонс буквально отказался от сына, который стал калекой и даже не мог сесть в седло для участия в соколиной охоте, любимом занятии графов Тулузских. А потом уже Анри не прощал отцу предательства.

Мать не решалась сделать графу замечание. Альфонс был здесь полным хозяином и творил, что вздумается.

Скоро битье мух тоже наскучило графу. Он стал серьезен, взглянул на часы и ушел, сказав, что у него есть очень важное дело. Все вздохнули с облегчением.

Вскоре Анри умер…

На этом заканчивается правда, которую знают родственники и еще живые немногочисленные друзья Тулуз-Лотрека. И начинается другая правда, сказочная.

Тапье де Селейран в задумчивости прошелся по комнате, затем снова занял место у картины.

Анж терпеливо ждал продолжения.

– Анри был еще жив, когда в одной из башен замка Мальроме зазвучали выстрелы. Графиня Адель сказала, что Альфонс окончательно спятил и теперь охотится на гнездящихся в башне сов. Казалось, звуки выстрелов окончательно доконают несчастного Анри. Он снова впал в забытье. Монашка попрощалась и вышла. Графиня Адель предложила ее проводить. Так я остался наедине с умирающим.

Вскоре Анри затих. Мне показалось, что брат уже умер, и я направился к двери, чтобы позвать графиню. Внезапно меня остановил очень знакомый звук…

Потомок древнейшего рода графов Тулузских заливисто храпел!

Его щеки порозовели, грудь вздымалась спокойно и равномерно. Честно говоря, я испугался столь разительной перемены. Ведь никогда до этого мне не приходилось стоять у смертного одра, и я не знал, какими бывают последние минуты умирающего. Ноги сами вынесли меня из комнаты: я бросился искать мадам Аделину. Она уже возвращалась. Наверное, мой вид был настолько встревоженным, что графиня оттолкнула меня и кинулась в комнату.

На пороге нас встретил новый раскат здорового храпа.

Потом мать долго молилась у постели сына. Живого сына… Это было чудо.

Вскоре Анри де Тулуз-Лотрек начал выздоравливать. Причем не просто выздоравливать. У него правильно срослись переломанные в детстве шейки бедер, ранее доставлявшие ему невыносимые мучения. Он начал ходить и уже почти не хромал. Затем, спустя полгода, фигура его начала распрямляться и приобретать пропорциональные формы. Коротенькие ручки и ножки брата выросли до нормальных размеров, будто природа почувствовала вину перед несчастным и принялась исправлять последствия своей жестокой шутки. В конце концов, Анри стал нормальным мужчиной. Только теперь он не покидает Мальроме, а если и выезжает, то большей частью за границу, где нет знакомых. И правильно, подальше от соблазнов Парижа! Конечно, кое-кто из близких знает о его метаморфозе. Теперь и вы посвящены в тайну. Полагаюсь на ваше слово.

– Я клянусь молчать! – подтвердил Анж. – Но как мадам Донадье удалось уговорить вас?..

– Она рассказала вашу историю.

Вдова серьезно кивнула в ответ.

– Простите за любопытство, мсье де Селейран, – художник заерзал на стуле, – но что все-таки произошло?

– Надеюсь, вторая часть моего рассказа натолкнет вас на некоторые мысли по поводу портрета. Ваша история располагает к ответной откровенности, и я расскажу даже больше, чем предполагал вначале. Нет-нет, мадам Донадье, вы тоже можете остаться и выслушать историю до конца. Я настаиваю.

Он прокашлялся и снова взглянул на холст.

– Отменная работа… Портреты были страстью моего кузена. Причем портреты не только людей, но и коней. Их морды он выписывал с особой тщательностью и правдивостью. Любовь к лошадям передалась Анри от отца. В остальном он был обделен практически всем, особенно родительской лаской. Графиня Адель любила его, но не смела открыто проявлять чувства в присутствии Старика Сахема.

От графа воняло диким средневековым аристократизмом. Я не преувеличиваю, для него самым главным занятием была охота. Что говорить, если любимой игрушкой немолодого человека становится конская сбруя, купленная им за баснословные деньги, – раньше она принадлежала кавказскому горцу, знаменитому имаму Шамилю. И когда сын графа Альфонса, пережив два жестоких падения с лошади, окончательно превратился в калеку-уродца, папаша вычеркнул наследника из своей жизни.

Анри всерьез занялся живописью. Собственно, ничего другого ему не оставалось. Переехал в Париж, где, в конце концов, стал великим Тулуз-Лотреком… Отца он не простил. Достаточно взглянуть на портреты старого графа – они карикатурны! Когда к Анри пришла слава, он получил новый удар. Нет, пожалуй, не удар, но вполне предсказуемый укол судьбы: отец запретил ему подписывать картины славным именем Тулуз-Лотреков. Братец проглотил это и взял псевдоним «Трекло».