Иные среди них даже не отдавали отчета в своем несчастье, и им уж лучше было находиться в одиночке, подальше от возможных сюрпризов.
В бистро, как на заклание, приходила одна маленькая блондинка. Пока она отправлялась в тюрьму, любовник дожидался ее, прочищая глотку с хозяином. А когда она, расстроенная, готовая уронить слезу в его жилетку, возвращалась со свидания, он целовал ее взасос. И все отворачивались, чтобы не видеть.
* * *
Спустя десять дней такого хождения сюда, как на службу, мы стали задавать себе вопрос: а что мы тут делаем? Благодаря двенадцатиградусному пиву запросто могли стать алкашами. Мы отливали все чаще. Маячившая на горизонте серая стена отражалась на нашем моральном состоянии. Мы со страхом думали, что, в отличие от бабочки, нас притягивала к себе тень. Тюрьма вошла в нашу плоть, в наш мозг. Вечером, в своем лесочке, мы засыпали под невероятный тюремный шум: звенели ключи, шаркали шаги, слышались крики от побоев… Пришлось купить в аптеке успокоительное на базе цветов апельсинового дерева. Не за горами был нервный срыв, не говоря о том, что мы не двигались с места в главном. «Поздравляю с находкой! – иронизировал Пьер. – Она первого сорта! Ребята, мой друг настоящий гений! Я им здорово горжусь… Нам тут хорошо… Легко… Мы ничем не рискуем… Встречаемся с приличными людьми!» Что мне было ему ответить? Мой отличный план разваливался на глазах. В кино можно видеть потрясных головорезов, которые выходят на волю остервенелыми, готовыми взорвать Солнечную систему. Могу вас заверить, что это чистая выдумка! Они держат всех взаперти. Про запас!.. Иначе что за жизнь ожидает общество? Дети перестанут ходить в школу!.. А если отменить образование, то все полетит к черту!..
Лично я ни за какие коврижки не стал бы делиться мыслями с хозяевами бистро «Чокнемся со всеми». Это были типичные осведомители! Уж лучше было просто перейти улицу и заказать напротив камеру!
«Тем хуже, – говорил я себе. – Сохраним прежние поганые документы. Будем жить в подполье, раз уж выпала такая планида. Вне общества. Будем красть, грабить, драться, саботировать, наводить повсюду страх…» Я весь так и дрожал от благородного гнева!
И тут нам сообщают об освобождении одного парня. Ему скостили срок! Гангстер. Говорят, настоящий. И предлагают с ним познакомиться. Похоже, он может нас заинтересовать. Такого упустить нельзя!
Делаем вид, что не так уж горим, но ладно, раз они настаивают!
Этот бездельник вышел только в полдень. Пришлось его ждать. Только подумать, что он даже не спешил проснуться в такой великий день, а может, и не очень стремился оказаться на воле.
Шел проливной дождь, настоящий муссон! Наконец выходит. Бегом пересекает площадь. Напоминает курицу при землетрясении. И чуть было не попадает под автобус. Шлепает по лужам, забывая про тротуар. Сторожа под тюремным навесом покатываются со смеху, сопровождая его громким «чао» и соответствующим жестом…
Бросаемся к нему – таким он выглядит доходягой. Предлагаем сесть. Он скользит по изрядно мокрому пластику. Усаживаем на стул, вытираем туалетной бумагой – весь сортирный рулон на это уходит. Стаскиваем замшевые туфли и носочки. Ну и ножки у этой красотки! Так и шарахаемся от вони. Официант тащит ему грогу. «Скверный грог, – говорит гангстер. – Хочу Виандокс». Это его первые слова свободного человека… Он так и набрасывается на Виандокс. Лакает, производя шум, как в вокзальном туалете. Руки у него дрожат. Но ему на все наплевать. Жидкость стекает на галстук. Приходится вытирать подбородок. Не спускаем с него глаз, как с тяжелобольного. Этот опасный преступник завораживает всех. Мы обступили его. Хозяйка приносит в лоханке теплую воду. Надо же! Становится перед ним на колени и начинает мыть его вонючие лапы. Нелепый иисусик не возражает, продолжая лакать свое пойло. Мы не смеем взглянуть друг на друга – такое испытываем жестокое разочарование.
Ясное дело, что из этого типа мы ничего не выудим. Даже пытаться не стоит. Он ничем нам не поможет. Этот человек уже никогда не пойдет на дело. Его сломали. Превратили в обычное архигнильцо. Дали досрочную отставку. Вот чего добились надсмотрщики за десять лет заключения – сделали жалким отребьем. Прежде у этого спеца по ограблению фургонов была кличка Три Церкви. От того человека ничего не осталось. Только несколько зубов… Ему сорок лет… И вся жизнь впереди…
Мы уж собирались слинять, когда услышали слова хозяина: «Ну, давай-ка, Три церкви, расскажи что-нибудь. Чем мы можем тебе помочь? Чего тебе хочется?»
Читать дальше