Бертран Блие - Вальсирующие, или Похождения чудаков

– Да, мадам… Должен сказать, что я тоже…

– Вам не худо?

– Нет. Лишь чуточку…

Она останавливается. Смотрит на него:

– Вы очень бледный. Не хотите ли вернуться?

– Нет-нет. Не волнуйтесь.

– Сядем… Это все из-за жаркого… Мари кладет слишком много жира… Это давит на желудок… Какой-то кол стоит… А у вас?

– Тоже…

Она садится, он садится рядом в тени листвы.

– Уф, – говорит женщина, напоминающая созревший и позолоченный на солнце плод. Она растягивается на траве, подложив руки под голову. Жак с глупым видом роется в карманах пиджака.

– Вы что-то ищете?

– Сигареты… Мне казалось, я их взял…

– Вы их забыли на столе.

– Нет. Вот они. Хотите закурить?

Она кивает. Тот подносит, склонившись над ней, огонь. Рука его дрожит. От волнения. Его волнуют ее глаза, грудь, смятое платье с пятнами пота под мышками, пуговицы, которые вот-вот отлетят – так оно натянуто на груди. Она берет его руку, чтобы рука перестала дрожать.

– Спасибо, Жак…

Она курит, он курит.

– До чего же я располнела, – говорит она, вздыхая.

И, расстегивая поясок, поднимает ногу. Тот прячет глаза и лихорадочно затягивается.

– Меня беспокоит одна вещь, – повторяет она свою фразу.

Их окутывает дым от сигарет. Жарко.

– Послушайте, мой маленький Жак… Здесь, как вам известно, все любят вас. Двери дома всегда открыты для вас…

Бедра. Не смотреть на ее бедра. Паника. У нее любящие глаза. Жак! Ей пятьдесят лет! Ты спятил!

– Мы все рады видеть вас… Вы словно стали членом семьи. И тем не менее я чувствую, что вы печальны, что вы несчастны.

Тот, как истинный служащий нотариальной конторы, срывает лихорадочно травинки.

– В чем дело?

– Да ни в чем.

Легкая рука женщины ложится на его руку.

– Послушайте, Жак. Я женщина, я мать, такие вещи от меня не скроешь.

– Да нет… Все в порядке…

– Никаких «да нет»… Я давно наблюдаю за вами, и вы давно меня интригуете… Молодой и сильный парень… который должен нравиться и который никогда не улыбается… Почему?

– Но… я вас уверяю…

– Вас беспокоит ваша матушка?

Он далеко отбрасывает сигарету.

– Больше нет… Я привыкаю к мысли о ее смерти, и все…

– Замолчите! Она вернется! Она придет сюда… Я лично верю в это! Жак, посмотрите на меня.

Он оборачивается к ней, но прячет глаза.

– Я знаю, что вас тревожит, – Мари.

Пожми же плечами, парень! Пожми плечами!

– Так вот, дружочек, я должна вас поставить в известность. Мари дала слово одному виноделу из Виттенхейма… Похоже, это серьезно. Так что хотя она вас и любит, но…

– Ну и прекрасно! – произносит он. – Тем лучше для нее!

Встает и смотрит угрюмо.

– Мне надо в Энзисхейм.

– Помогите мне, – говорит она, протягивая руки.

Он помогает ей встать. Она отряхивается, поправляет платье, опирается о его плечо, чтобы вынуть из туфли камешек, затем оглядывается.

– Обождите, я на секунду.

Она спускается по склону и исчезает за огромным стогом сена.

Жаку ничего не остается, как ждать на пыльной дороге. Он весь погружен в свои мрачные мысли. Ему неловко. Он ждет. Ему жарко стоять одному среди пустынных полей, когда все кругом отдыхают. Его спутница задерживается, ему даже кажется, что излишне. Он смотрит на огромный стог. В своих черных брюках Жак стоит и ждет. Держа пиджак на плече и покачиваясь. Он всегда выглядит вырядившимся, нигде не чувствуя себя дома. Ботинки жмут. Пояс затянут слишком сильно. Белый воротничок очень тесный. Сегодня все мешает ему: небо, земля и даже бесполезно висящие руки. Идет время, а он все ждет. В конце концов до него доходит, что она дожидается его за стогом. И может ждать до тех пор, пока его руки не упадут и не разобьются, как гипсовые. Раз у него нет Мари, этот дурень решает действовать. Он минует откос, направляется в поле, обходит стог и, разумеется, обнаруживает ее, как он и догадывался, позади, лежащей и ко всему готовой. Он смотрит на нее сверху, она на него – снизу. Оба не улыбаются, и она говорит ему: «Ты сумеешь расстегнуть двенадцать пуговок?»

Нет ничего более симпатичного, чем чья-то мать, которую могут трахнуть друзья.

12 пуговок, 50 лет. Запах земли, запах сена, запах женщины. Ее платье-халат открывается, как книга. Весеннее платье. Картинка для разумного ребенка. Все у нее приходит в движение, она охвачена волнением. Просто великолепное зрелище! Трепещет и ластится. 50 лет трудной и честной службы. Потрепанная жизнью прачка. Тебе всегда надо смачивать белье, увлажнять его перед глаженьем… Она помогает мне расстегнуться. Чувствуя мою неопытность, выгибает спину, приподнимает поясницу. Откуда взялся такой неумеха? Я твоя первая женщина? Чулок нет, только след солнца на коже, только солнце, только кожа. Тебе жарко, ты толстая, ты словно мерцание в соломе. И вот она тебя раздевает, уносит, переносит. Тебе знаком город Тулуза? Похоже, я лежу на ней. Нет, это она, такая тяжелая, захватывает меня, уносит в пропасть. Улыбнись же по случаю первых каникул! Твоя мать вернется! Подойди ко мне, закрой глаза, ни о чем не думай, все пройдет! Завтра я не работаю, мы останемся вдвоем. Хочешь, я принесу бублики? А какао с молоком? Я принесу тебе завтрак в постель, будем там нежиться до полудня. Если хочешь, забирайся ко мне под сорочку. В тепло. Я гашу свет. Ты видел, который час? Спи, пожалуйста, и не брыкайся. Поцелуй! Тебе хорошо? Слышишь, как мимо прошел поезд? Это ночной «Париж-Тулуза». Там люди тоже спят, как и мы, но на полках в специальных вагонах. Хочешь, я изображу шум поезда?