Сандро Веронези - Спокойный хаос

Ударить тебя кулаком, что ли? Я решаю ударить ее в лицо кулаком и оставить здесь одну, пусть себе тонет, а самому на гребне вон той огромной волны выбраться на берег. Черт, накатывает большущая волна, а ее ногти все еще впиваются мне в бок, и я решился, наконец, это сделать. Да, я уже было приготовился: выгнулся назад, занес руку для удара, чтобы точно поразить мишень, ее лицо, наполовину погруженное в воду, в отчаянии повернутое вверх, к небу, белеет рядом, — когда огромная волна обрушивается на нас. Снова сплошная темнота и вода, и крючки все глубже впиваются мне в тело — на этот раз я чувствую жгучую боль в бедрах. Я не различаю больше, где верх, где низ — все превратилось в сплошной, изрыгающий пену, круговорот, который медленно, но неумолимо вращает меня винтом, я пребываю в пассивной позе утопающего, пока не ударяюсь лицом о песок. Это возвращает меня к жизни. Я снова обретаю способность ориентироваться: если здесь дно, значит, двигаясь в противоположном направлении, можно вынырнуть на поверхность. Напрягаю ноги, чтобы оттолкнуться и подняться вверх. Ноги еще слушаются меня, но поднимаюсь я с огромным трудом, как будто за ноги меня схватила не одна, а дюжина умирающих женщин. Кое-как, одной ногой, мне удается упереться в дно и оттолкнуться, но сразу же становится ясно, что толчок пошел вкось и получился слишком слабый по сравнению со сверхчеловеческими усилиями, которые, как мне кажется, я приложил, чтобы оттолкнуться. Чувствую, что все пропало. Теперь уже все: я потерял последний шанс выплыть на поверхность и умираю, на самом деле, умираю. Да, вот сейчас я умру, именно в этот момент. Ну вот и случилось: я умер. Мгновение назад я утонул, как дурак… Моя голова выходит на поверхность. Да, черт возьми, моя голова вышла на поверхность. Мне кажется, что впервые в жизни я сделал вдох и сразу же увидел прямо перед собой что-то вроде белого клюва, нависшего у меня над головой, и услышал крик:

— Хватайся, хватайся за доску!

Не медля ни мгновения, я впиваюсь ногтями в пенопласт доски для серфинга, как та женщина, что вонзила ногти мне в бедра. Несколько метров доска тянет нас к берегу. Достаточно, чтобы мы, я и мой балласт, отплыли подальше от того места, где разбиваются волны. Я опускаю ноги вниз и касаюсь дна. Никогда, клянусь, никогда раньше прикосновение к морскому дну не дарило мне такое восхитительное чувство! Вода доходит до груди, и до меня докатываются выдохшиеся уже волны — тонюсенькие гребешки мертвой пены. На какой-то миг я вижу живую цепь — человеческие тела тянутся от берега ко мне, как паровозик в новогоднюю ночь. Во главе этой цепи один из тех пацанов верхом на доске для серфинга. Он мне что-то говорит, но я не понимаю, что. Я отпускаю доску и держусь на ногах, стараюсь сориентироваться, осознать ситуацию. Замечаю, что живая цепь порвалась, и мне сразу же становится тоскливо: я увидел ее только на мгновение, но никогда в жизни не забуду это зрелище — оно наполнило смыслом мою жизнь — чужие мне люди взялись за руки, чтобы дотянуться до меня и спасти — все промелькнуло слишком быстро. Пусть даже только на мгновение это зрелище своей неописуемой красотой глубоко ранило меня, внезапно я понял, что спасают меня, черт побери, меня, спасателя, — эта мысль просто невыносима. Поэтому немедленно приступаю к выполнению своей миссии — подхватываю женщину под мышки и тяну ее наверх, потому что, кажется, она готова утонуть даже здесь, на мелководье, но уже столько рук тянутся к нам, они вырывают ее у меня, сволочи, и даже меня пытаются взять на руки, поддержать, успокоить, и мне приходится отбиваться, объяснять, что все в порядке, что мне ничего не нужно, но сил, чтобы бороться за свою добычу и отнести ее, спасенную мной, на руках на берег к ее детям, как мне этого хотелось, уже нет. У меня больше нет сил. И женщину у меня отнимают, она медленно выскальзывает из моих объятий, ее тело с безжизненно свесившимися руками и ногами уже несет на руках тот рыжий, надо же! А, может быть, не он, мне только показалось, нет, это не он, а кто-то другой несет ее на руках, а он идет рядом, однако, он там, рядом, в самый решающий момент. Из моря вместе с ней выходят рыжий и здоровяк, который несет ее на руках, и все остальные, кто присвоил себе заслугу ее спасения, и даже тот пацан, верхом на доске для серфинга, последний, кто хочет удостовериться, что со мной все хорошо, предлагает ухватиться за доску — он дотащит меня до берега. И ему я повторяю, нет, я ему рычу, что со мной все в порядке и мне ничего не надо, спасибо, и тогда он тоже сливается с толпой на прибрежной полосе, а я остаюсь один. Вот и все. Вот и все. И все не так. Разумеется, мне вовсе не так уж и хорошо: я дрожу всем телом, мне холодно, дыхание не восстановилось, но мне хотелось, чтобы они поверили, что я в порядке, и они поверили. Они мне поверили и оставили меня в покое. Я дышу, дышу, дышу.