Через день, покормив детей грудью, Луиза на тех же ступеньках крыльца поведала мне:
— Думала-думала и все-таки решила пооткровенничать с вами. Семья наша — русские немцы. Далекий предок из Германии вывез на юг России большую ораву свою к вольготной жизни на черноземах. Жили, как говорится, не тужили. Ну, были неприятности в Первую мировую, а тут и Вторая нагрянула… Тяжкие дни. Утром вой моторов, треск мотоциклов. Стрельба. Крики. Папа был член партии, успел спрятаться, убежать к своим, а мы с мамой и маленькой сестрой остались дома… — Она смахнула мусор с шероховатой ступеньки.
— Сами сшили? — Я кивнул на добротные тапочки.
— Да. Научилась. Здесь многому научишься. Портниха. Доярка. Телятница. Полушубки пороли, и я из выброшенных овчинок смастерила меховую безрукавку — подготовка к морозам на Колыме… Как встретились? На пороге — офицер. Он показывает на свое горло — просит воды. Я отвечаю по-немецки — была учительницей немецкого языка в школе. И мама, она же немка! Боже мой! Он улыбается. Мягко поправил мамино произношение. Завязывается знакомство. А что делать? Расхваливал щи с кислой капустой. Немцы задержались у нас… Книжка со стихами при офицере. Скорее всего, он и сам писал стихи. Я, к стыду своему, современных немецких поэтов не знала, а он не знал наших. Ну, что еще? Обо всем не расскажешь. Простудился под холодным душем. Мама лечила его. Привыкаешь и к плохому человеку, а этого нельзя похаять. Любовь не знает границ, не подчиняется законам. Не будем вдаваться в подробности. — Дрогнули ее ресницы. — Если сын родится, велел назвать Филипп фон Цезен, был такой поэт где-то в семнадцатом веке, боролся за чистоту языка, писал романы, и отец моего сыночка тоже Цезен и тоже с особой любовью к родному слову. Трудно расставались. Защемил мое сердце…
— Случай нередкий, — я задержал взгляд на притихшей Луизе, — но скоро и просто как-то…
— Он жил у нас три недели, занимался в комендатуре. В тех условиях это немалый срок. Язык! Стихи. Если я его не найду… Жутко подумать. Донос! Ребенок начал шевелиться во мне, когда орал следователь на допросах. Суд? Какой там суд. За что судить? Особое совещание дало десятку. Вывезли на сельхоз, там родила. Многих матерей домой отпускали с детьми, если статья легкая. Встречала в лагере женщин — от врагов родили. А в Германии попозже немки рожали от русских.
— Он оставил вам свой адрес?
— Оставлял, но при обыске забрали его. Бумажка. На сельхозе мой Филипп заболевает — короткая, обычная история. Я уж вам только. Между нами.
— Не беспокойтесь.
Поправлялся маленький Филипп фон Цезен, сидел в кроватке. Редко, но брал я его на руки.
Как-то, оставшись вдвоем с Луизой, я спросил, хочется ли ей уехать на сельхоз.
— Не очень. Да и Филипп не окреп еще. Переезд, передряги.
Я задержал выписку мальчика.
Луиза, влажной тряпкой стирая пыль в процедурной с бутылочек, осиливала легко надписи по-латыни.
— Охота читать, а возможности нет. Я любила свой предмет в школе.
Осень подходила. Улетали птицы, побуждая мою тоску о воле. Луиза призналась:
— И я сильно печалюсь во время отлета.
— Как там в портняжной мастерской у вас?
— Шьем, порем. Начали готовить ватные брюки, телогрейки. Вологодская, у которой умер малыш, ходит на кухню с бачками и где-то сумела подцепить мужика… Освободится скоро как будущая мамка. Напевает.
Матери под детские матрасы подстилали ворованные кофточки, юбки, мешки. Наталья Максимовна заметила это и велела немедленно выкинуть.
— Выбрасывайте на улицу! Гнездо заразы! Перестали бороться за чистоту, за порядок. В грязной обуви врываются в палату. Скоро здесь устроят конюшню! Скажу начальству, и за барахлом пришлют охранника. — Хлопнула дверью.
Няня Шура сказала мне:
— Сегодня она что-то не в духах. Ей тоже несладко живется. Мужа убили, похоронка была. Мальчику второй год. Доктор, а к ворожейке ходила в наш дом — живым показывался. Семья большая, бедновато живут. Она с нашей улицы. Может, знает меня, да признаться не хочет.
Мы с няней выкидывали из-под матрасов тряпье за порог. Пришел охранник, сложил вещи в большой мешок и унес за вахту.
Разозленные женщины ворвались в больницу.
— Фершал, зачем роешься в чужом добре? Выброшены юбки, кофты. Не за свое дело взялся! А Шурке космы выдерем. Загнездилась тут… Наши деньги взяты.
— Нам доктор велела. Приказ! — ответила няня. — Явился охранник с вахты и все забрал. А деньги он отдаст.
— А он не имел права входить в палату. Растревожили детей! Дунька, ударь ее по харе!
Читать дальше
