— Дедушка, отдай…
И мы готовы были признать свое поражение, хором прося за пострадавшего:
— Отдайте китель…
— Пускай отец приходит! — отрезал дед.
Однако со временем мы убедились, что не только армия, но и милиционеры сохраняют железную выдержку, оставаясь на своих постах. И совершенно правильно поступает, например, сержант на набережной, когда вместо того, чтобы носиться за нами по газонам, выполняет прямую обязанность — бережет покой монгольского посла.
Удостоверившись в этом, мы снова вернулись к тактике «точного паса». Но отныне она стала приносить нам куда более зрелые плоды, ведь теперь дед гонялся за мячом не молчком, как раньше, а под собственные переливчатые трели. Он как бы выписывал в воздухе музыкальные вензеля, повторяя ими те фортели, которые выделывал ногами, пытаясь прервать полет мяча.
Кто знает, сколько бы продолжался наш футбольный конфликт, если бы вскоре в сквере не произошли новые примечательные события.
В один действительно прекрасный солнечный день между клумбой с душистым табаком и бараками, рыхлые доски которых насквозь пропахли въедливым табачным дымом, появились люди, владевшие теодолитом и рулеткой. После тщательных измерений они таинственно удалились.
Вслед за ними приехал грейдер. Он выровнял промеченный участок. Далее шесть землекопов, обнажив мускулистые, лоснящиеся от пота спины, перелопатили землю и добросовестно укатали ее ручным катком. Тем временем мелкая металлическая сетка трехметровой высоты огородила площадку. Те же землекопы, просеяв сквозь частое сито тонкий золотистый песок, рассыпали и утрамбовали его, а получившийся идеально ровный желтый квадрат разлиновали ослепительно белыми полосами. Так московский Дом ученых построил прямо перед домом Перцова теннисные корты — может быть, первые из сооруженных в послевоенной Москве.
Днем площадки (а их было шесть) почти пустовали, разве что кто-нибудь разминался у стенки, ведь здесь тренировались не спортсмены, а ученые. Когда зной спадал, расторопный, ухватистый мужик Михал Ильич — бывший гардеробщик и будущий метрдотель — разматывал шланг, свернувшийся в кольца, как змея, но вместо жала шланг, упруго изогнувшись, выпрастывал порцию ржавой водопроводной жижи, после чего фонтанировал хрустально чисто, с ровным шипением увлажняя нагретый песок.
— Дяденька, облей! Дяденька, облей! — веселились мы, цепляясь, как мартышки, за сетку ограды.
Михал Ильич великодушно разворачивал «удава» в нашу сторону и под дружный визг окатывал с головы до ног рассыпающейся радужной струей!
А вечером на сыроватых, дышащих свежестью кортах разгорались теннисные баталии. Мужчины и женщины в белом наполняли воздух звоном струн, возбужденными восклицаниями, ни с чем не сравнимой радостью изысканного по тем временам удовольствия.
Среди игроков были номерные перворазрядники и беспомощные новички, не попадавшие ракеткой по мячу, «Аполлоны» и толстяки, скромники и щеголи. Тишайшая девушка в заштопанных желтых носочках обыгрывала шумную, надушенную даму, изъяснявшуюся исключительно по-французски всякий раз, когда она попадала в сетку или в аут. Говорили, что это самые страшные французские ругательства, переводимые на русский язык выражениями типа: «Черт побери!» Все партнеры звали друг друга по именам-отчествам, были предупредительны, а то и галантны. Проигравшие в основном турнире непременно разыгрывали между собой утешительную «пульку». Пока опытные игроки молча боролись за победу, дилетанты, перекидываясь через сетку, обсуждали театральные новости, шутили, кто-то предлагал сопернику после партии выпить шампанского и отужинать в «Праге» — ресторане с чешской кухней, только что открывшемся неподалеку на Арбате. Чей-то приятель удачно баллотировался в академики, кого-то пригласили читать лекции в Пекин, а всякое упоминание о Китае в ту пору и в том кругу всегда вызывало веселое оживление… Одно время я — начинающий теннисист — оставался на площадке после детской секции, и моим соперником был плотный, коренастый мужчина с серебряным ежиком волос. Играя, он сохранял немногословность и сдержанность. Я знал о нем только то, что зовут его Павлом Алексеичем, что слева он бьет слабей, чем справа, а если «подрезанным» ударом выманить его к сетке, то до «свечи» на заднюю линию он не успеет добежать. Независимо от того, выиграл он мяч или проиграл, он оставался равно доброжелателен, словно утверждая, что в нашей игре имеет значение не результат, а взаимная радость. Как-то я пошел на Арбатскую площадь в «Художественный». Перед фильмом показывали киножурнал «Новости дня». И вдруг вижу на экране крупным планом своего постоянного партнера, а диктор читает: «Нобелевской премии по физике удостоен советский ученый Павел Алексеевич Черенков…»
Читать дальше
