Сергей Довлатов - Малоизвестный Довлатов. Сборник

— Хорошенькое дело, — сказал я.

— Глупый, — рассердилась Лида, — ты просто не в состоянии оценить…

С Лидой у меня все это продолжалось год или чуть больше.

Работала она бортпроводницей. К своей работе относилась чрезвычайно добросовестно. Работа для нее была важней любви.

В этом смысле Лида напоминала актрису или балерину. Будущее для нее определялось работой. Именно работой, а не семьей.

Иногда ей приходилось летать двенадцать часов в сутки. Она смертельно уставала. Вернувшись, могла думать только о развлечениях.

Как выяснилось позже, она меня не любила. Но я звонил ей каждый день. Лишал ее возможности увлечься кем-нибудь другим.

Лида была привлекательна, этого требовала работа стюардессы. В ее привлекательности был какой-то служебный оттенок. Высокая и стройная, Лида умело пользовалась косметикой. Она следила за ногтями и прической. Случись пожар — она не вышла бы из дома в штопаных чулках.

Голос у нее был одновременно ласковый и требовательный. Лицо не казалось глупым, даже когда она танцевала или вертелась перед зеркалом.

Как-то раз я ждал ее ночью в аэропорту. Сначала через узкий турникет высыпали пассажиры. Затем я ждал еще минут пятнадцать. И наконец увидел Лиду. Она шла рядом с тремя пилотами. Она была в изящном форменном пальто и сапожках. На пилотах были теплые куртки. Все они казались усталыми и молчали, четыре товарища после нелегкой работы…

Лиде, как я понимаю, было тоскливо со мной. Достоинства, которыми я обладал, ей не импонировали. Например, я был эрудитом. Вот и сейчас у меня был наготове подходящий афоризм Шопенгауэра. Что-то о равновесии духовных и плотских начал.

Но Лида шепнула: «Я поставлю чайник». И ушла на кухню.

Я не зря так много говорю об этой женщине. Правда, не она — центральная героиня рассказа. Однако все произошло у нее дома. И к тому же она мне все еще нравится.

Около часа ночи раздался телефонный звонок. Лида прибежала из кухни, схватила трубку.

— Тошка! — закричала она. — Радость ты моя! Откуда? На съемках? Ну конечно, приезжай. Какой может быть разговор?! Едешь до Будапештской, шестнадцать, квартира-тридцать один… Все, жду!..

Я сказал:

— Это что же, выметаться мне, или как?

— Зачем? — сказала Лида. — Тошку мы уложим на кухне. Она же понимает…

— Я думал, Тошка — это он.

— Что значит — он?

— Например, Тошка Чехов.

— Тошка — актриса. Работает на Малой Бронной. Снимается в кино. Помнишь «Мужской разговор», «Назову тебя Юркой»?.. Она играет женщину, которая падает на рельсы.

— Не помню, — сказал я.

— Она в купе с Джигарханяном едет.

— Не помню.

— Картина Одесской студии. «Назову тебя Юркой». Может, ты и фильма не видел?

— Нет, — сказал я…

Через полчаса телефон зазвонил снова.

— Господи, — кричала Лида, — до чего же ты бестолковая! Если автобусом, то до Будапештской. А в такси — до проспекта Славы, шестнадцать…

— Роскошная дама, — засмеялась Лида, — такси ей подавай…

Антонина Георгиевна мне сразу не понравилась.

Крупная, рыжая, в модной блузке с пятном на груди, она чересчур шумела. А увидев меня, как закричит:

— Это тот самый Генрих Лебедев, который украл из музея нефритовую ящерицу?!

— Нет, — смутилась Лида, — ты все перепутала.

Возникла неловкая пауза. Мне удалось сдержаться.

— Я, — говорю, — представьте себе — другой, еще неведомый избранник.

— Чего это он? — поразилась гостья.

— Не обращай внимания, — сказала Лида.

Антонина Георгиевна подошла к столу. Зябко поеживаясь, сложила руки на груди. Потом спросила:

— Хоть выпить-то есть?

— Все кончилось, — сказала Лида, — поздно. Тебе уже хватит.

— Что значит — хватит? Я только начала. Нельзя послать этого типа?

— У меня нет денег!

Эту фразу я почему-то счел нужным выговорить громко и отчетливо. С каким-то неуместным вызовом… И даже с оттенком торжественной угрозы.

— Денег навалом, — брезгливо обронила гостья.

— Все равно, — сказала Лида, — уже третий час ночи. Рестораны закрыты…

Коробку с «Русским бальзамом» она незаметно поставила в шкаф.

— Ну и жизнь в этой колыбели революции! — сказала гостья.

Затем потребовала чаю и начала рассказывать о себе. Воспроизвожу ее рассказ дословно. Он прерывался восторженными восклицаниями Лиды. А также моими скептическими репликами. Итак:

«Весь этот год — сплошной апофеоз! Людка Чурсина завалила пробу. Браиловский вызывает меня. Я отказываюсь, но еду. Людка в трансе. Платье у нее такое страшненькое, а я целый гардероб везу. Туфель — двенадцать пар, нет, вру, одиннадцать. Явилась, значит, с чемоданом на площадку. Браиловский кричит: «Шапки долой! Перед вами — актриса!» Общий восторг! Короче, Людка — в трансе. Я — в люксе. Приносят сценарий. Я три страницы прочитала и говорю: «Дрэк, а не сценарий. Где фактура? Где подтекст, вашу мать?..» Собираю шмотки и в аэропорт. Браиловский в трансе. Людка прыгает от счастья… Через три недели сижу в ЦДЛ. Заходит Евтушенко с Мариной Влади…»