И вдруг — стоп! Главы учебника привели нас к изучению половых органов. Я брезгливо, стыдливо читала этот материал, ворчала про себя: «Человек вполне мог бы обойтись без этих органов, если бы творец придумал человека иначе».
Если наедине с собой мне было стыдно изучать «это», то как же я выйду к доске и стану отвечать, водя указкой по планшету, где нарисованы эти стыдные органы, обладателями каковых являемся я и анатом? А надо рассказывать, для чего они существуют, как устроены и что для чего!
Нет уж! Не смогу, хотя материал выучила. Избежать вызова к доске не удастся — анатом вызывал каждого по изучаемым разделам, и если студентка плохо отвечала, в следующий раз вызывал повторно по этой же теме.
…Я стояла у развешанных на доске планшетов, перебирала в руках указку, глядя в пол…
Огорчился анатом, спросил, не случилось ли чего дома и здорова ли я; предупредил, что в следующий раз вызовет.
Через два дня все повторилось. И повторялось, пока не закончили тему. Но в журнале уже стояли три двойки. Дальше опять пошли пятерки (другой раздел учебника), но как только преподаватель пытался исправить мои двойки, задав вопрос по коварной теме, я стояла столбом и молчала… Похоже, до него дошло значение этого молчания. После урока он вызвал меня в свой кабинет и спросил, в чем дело.
— Мне эта тема неприятна… Но поверьте — я материал знаю.
Он покраснел, подумал и сказал:
— Я поставлю вам «отлично» за год… Верю, что материал знаете. Но запомните: для будущего медика не должно быть неприятных тем и дел. Если не преодолеете стыдливость, брезгливость, подумайте серьезно, стоит ли кончать школу, ибо я первый напишу вам в характеристике о качествах, мешающих медику.
Весной 1940 года Васю призвали на действительную службу в армию. Ему 20 лет. Не понимаю, почему так поздно его взяли. Или тогда брали служить с 20 лет? Сейчас с 18-ти.
Накануне он приехал к нам с гитарой, с бутылкой вина, гостинцами. Мама плакала, а Вася ее утешал:
— Мне легко будет в армии — там не тяжелее, чем была моя двадцатилетняя жизнь. Одевают, кормят, обучают — знай исполняй приказ, а это я умею. — И пел под гитару все одну и ту же песню: «Прощай, любимый город, уходим завтра в море…»
Он был призван на флот.
Утром поехали втроем: он, мама, я. Долго ехали на трамвае… Вася и я мучились от маминых громких причитаний и слез. Время от времени Вася просил:
— Мама, перестань! Неприлично! Будто на войну провожаешь!
Мама еще пуще заплакала и выкрикнула:
— Вполне возможно, что и на войну! Поэтому не гони мать и дай поплакать!
Собираются на улице у высоких ворот, ведущих в огромный двор. Все подошли организованно, к назначенному времени. Команда: «Родные и близкие! Пожелайте новобранцам успешной службы, расцелуйтесь — и будем расставаться!»
Ворота, впустив новобранцев, медленно закрывались. Мама подвывала, Вася поминутно оборачивался со страдальческой гримасой на лице, энергичными жестами приказывая мне увести маму.
И с этого дня мама каждый вечер ходила к Таврическому саду, прислонялась к решетке забора и со слезами смотрела на чеканящих шаг солдат — они шли в казармы, пели: «Если завтра война, если завтра в поход, если грозная сила нагрянет…» Мама возвращалась и каждый раз говорила: «Будто на Васеньку поглядела. Вот и он где-то так же шагает и поет…»
Летняя практика в больнице должна завершить 1-й курс медшколы. В группе я со всеми девчонками в товарищеских отношениях, но подруги нет. У Тани бываю очень редко. У нее есть Гриша. Ко мне она не ездит. Читает романы, ходит вечером с Гришей в кино, а потом слоняются по улицам. В свободное от школы и от Гриши время, по словам Риммы Васильевны, валяется на диване. Окно опять заросло пленкой, в комнате хаос и затхлый дух.
Группа наша поработала уже во всех отделениях понемногу. Осталось хирургическое отделение. В день окончания практики мы должны были присутствовать и помогать на операциях. Мне хирург велел готовить руки, чтобы ассистировать ему (так и сказал!). Волнение и гордость: ведь это надо же — выбрал в ассистентки меня!
Хирург расспросил, каким способом я буду «мыться». Я предпочла способ Спасокукоцкого (сначала в растворе нашатырного спирта с последующей обработкой рук винным спиртом).
Началась операция по поводу грыжи. Разрез… Моя задача заключалась в том, чтобы крючками-расширителями держать края раны… На настоящей операции, участвуя в ней, я впервые.
Держу крючки. Хирург оперирует молча. Тихо, только инструменты позвякивают… Ловлю себя на том, что вид крови, раны мне не страшен. Вспомнила анатома, мысленно показала ему язык: «А вот и нет у меня брезгливости! И буду я хирургической сестрой!» И чтобы проверить себя на брезгливость, я заставила вообразить, как извлекаю из раны крючки-расширители и слизываю с них кровь… Весьма явственно это представила — «вошла в образ»… и вдруг — тошнота, туман в глазах…
Читать дальше
