— Лукерья! Беги! Сейчас стрелять в тебя буду!
И стреляет… в воздух. От неожиданности бабка побежала, тут же споткнулась, упала… вскочила, закрыла руками голову, причитает, кувыркаясь в дорожной пыли:
— Ой, матушка! Ох, батюшка! Ведь и взаправду убил меня мерзавец Андрюха! Помогите-е-е!
Андрей Волков хохочет, рожа довольная:
— Ох, Лукерья! Как же это я промазал? Ну, не сердись, пошутил я. Скучно мне…
Истосковавшийся за день от безделья, вечером Волков встречает изработавшуюся жену:
— Ну что, Полька, заработала ли семье на прокорм? Устала?
— Конечно, устала. А еще сколько в доме дела. Это ты, паразит, баклуши бьешь…
— Ничего, Полька! Я сегодня придумал одно занятие для себя. Куплю-ка я скрипку! Ты придешь домой усталая и злая, а я тебя и зачну веселить: эдак подойду к тебе со скрипкой и «пили-пили-ли-ли», — изгаляется Андрей, подступает к Польке вплотную, изображая игру на скрипке. До того момента подступает, пока она, не выдержав, толкнет его:
— Отстань! Дай мне дела делать, проститут поганый!
Вот этого он и ждал, чтобы начать чесать об нее кулаки. А утром Пелагея вновь шла на колхозную работу. Губы запеклись белыми струпьями, пятки растрескавшиеся, синяки на лице.
Бил он ее всю жизнь. Как-то, после войны, Волков удивленно сказал:
— Ну и живучая ты, Полька! Бью-бью, а ты жива.
Никто ему не указ. Однажды сосед проколол ему вилами бедро, чтобы Андрей «охолонул» и выпустил Польку из медвежьих лап. Одной бабе Волков размозжил палец — «не вступайся, когда муж и жена разбираются».
Шмот (Иван Петрович Фукалов) — сосед, с нами на одной линии, огороды смежные. В колхоз не вступал упорно. Налоги, как единоличник, не платил. Его постоянно прорабатывали на сходках, а он отвечал: «Подожду, понаблюдаю, как у вас получится с колхозом-то. Если хорошо — включусь и я, а сейчас не вижу ничего в нем хорошего».
С утра до вечера он трудился в своем хозяйстве, оберегая дочку-лентяйку (он был вдовый; сыновья давно устроились в Питере). Дочка его — пухлая, сдобная курносая бабаха — просыпалась к обеду, выходила на крылечко, сонно взирая на мир. Шмот и в огороде, и в поле, и дома все делал один; Таньку свою берег — свет в окошке. Он и полы мыл, и ткал, и капусту рубил, и вязал носки, чулки Таньке. Она была уже девка в силе, ходила на вечерушки, гулянки.
Хозяйство у Шмота — ничего лишнего: старая избенка, корова, телка, пять-шесть овец, лошадь. И сам он — в лапоточках, кругленький, низкорослый мужичонка с бабьими ухватками, лицом и голосом. Его записали кулаком. Сначала описали телку, потом — за неуплату налогов — лошадь. Постепенно извели его немудрое хозяйство. Последнее, что описали, — семенное зерно. Почему он не платил единоличные налоги? Не с чего? Ну продал бы овец, телку или отдал бы их в колхоз…
Когда его полностью «раскулачили» (ну какой же он кулак? Скорее глупо сопротивляющийся человек), он озлился и заявил: «Таперя я понял, что никогда в колхоз не запишусь!»
Не знаю, как было дальше, но только исчез куда-то Шмот. Народ говорил, что его «заарестовали и отправили на Соловки». Народ также не считал его зажиточным мужиком, тем более кулаком. Конечно, надо было бы его воспитывать, разъяснять. Он был «супротивный, не опчественный» мужичонка, и его обозлили окончательно.
И спустя несколько лет, приехав на каникулы к бабушке, я видела возвращение Шмота «с Соловков»: сидела я в своем огороде и увидела странного человека, спускающегося с горы тропочкой от березняка. Человек дошел до огорода Шмота, присел у тына и заплакал… Седой как лунь, с длиннющей гривой, с бородой. На плече нес палку, на конце ее — холстинная котомка. Через огород вышел к избе, оторвал доски с окошек (дом был несколько лет необитаем, когда Шмот исчез, дочку его Таньку взяли братья в Питер).
Человек, за которым я наблюдала в этот день, был Шмот. Зажил он бобылем, скрытно, с обидой на всех, на все… Кончил он свою жизнь в войну — плохо кончил: укрывал дезертиров, помогал им два года. Укрыл их в пустующей заколоченной избушке, доставшейся ему после смерти сестры (в этой же деревне).
Так что же, это была суть Шмота? Или обида привела к этому неправому делу? Получается, что дезертиры знали, к кому обращаться? Дезертиры местные, из нашего района — они сбежали в Удомле, когда шла погрузка в эшелоны (первые дни войны).
Обнаружил жизнь в необитаемой избушке хозяин соседней избы: зимним морозным вечером колол дрова, отлетела от топора щепка и угодила в окно избушки; между двумя досками, которыми было заколочено окно, имелось расстояние — будто для этой щепки… Звон стекла… Шевеление в доме и вроде разговор шепотком…
Читать дальше
