Так что работы для Немзера, судя по всему, хватит не на одно еще новое «замечательное десятилетие».
Олег Лекманов. Жизнь Осипа Мандельштама. Документальное повествование. СПб., Издательство журнала «Звезда», 2003, 237 стр.
Несколько лет назад, на заседании Мандельштамовского общества, в разгар споров о бергсоновских подтекстах одного из «Восьмистиший» Олег Лекманов вдруг поднялся с места и темпераментно произнес: довольно, дескать, стихи и судьбу Мандельштама на части рвать! Сегодня мы там бергсоновский фон обнаружим, завтра парменидовский, а потом и любой другой! Мандельштама бы не забыть… Признаюсь, тогда мне это заявление из уст признанного знатока подтекстов и параллелей показалось слегка странным. Однако кто знает — не в тот ли день родился замысел написать «просто» биографию великого лирика, без крена в средневековую мистику либо в «мускус иудейства»? Задача очевидная и насущная, но никто до нее раньше почему-то не додумался, хотя отряд мандельштамоведов растет (среди них немало ученых с мировым именем), выходят десятки книг о его поэтике, работы по текстологии, готовятся комментированные издания текстов, на очереди «Мандельштамовская энциклопедия»…
У Лекманова получилось! Факты обретают свой естественный масштаб, главное названо главным, второстепенное — второстепенным, достоверное отделяется от легендарного, причем легендарное — не развенчивается, но вдумчиво анализируется и интерпретируется. Цитаты следуют не прихотливой логике желающего продемонстрировать свою эрудицию «читателя книг», но — опять же — сообразны их реальной значимости для жизни и судьбы Мандельштама. Вместе с тем «документальное повествование» Лекманова — не компиляция, не монтаж выписок, авторитетных мнений и документов. Вопреки своей как будто бы сугубо позитивистской задаче, книга концептуальна, биограф стремится разгадать сформулированный еще Ахматовой парадокс — вечное стремление Мандельштама «восстать на самого себя», говорить и поступать вопреки собственным заветным идеям. И еще одна важная вещь: Лекманов осознанно относится к противоречию между двумя альтернативными репутациями поэта (неприспособленный чудак и трезвый, последовательный мыслитель), небезуспешно пытается это противоречие прокомментировать, как говорится, с фактами в руках. Из этих важнейших установок и рождается биография поэта, которая, не сомневаюсь, со временем будет признана образцовой. Все тут на своих местах, ну разве что за Арсения Тарковского обидно: он назван «боязливым» из-за отсутствия посвящения к стихотворению «Поэт» (там речь о Мандельштаме: «Эту книгу мне когда-то / В коридорах Госиздата / Подарил один поэт…»). Ну, во-первых, стихотворению был предпослан пушкинский эпиграф, Лекмановым опущенный («Жил на свете рыцарь бедный…»), во-вторых, впервые текст был опубликован в 1966 году, какое уж тут посвящение Мандельштаму! Но главное даже не в этом: стихотворение Тарковского напрасно названо «мемуарным». Конкретность портретной характеристики героя в первой же строке намеренно разбавлена обобщенностью взгляда («один поэт»), да и «пушкинское» заглавие свидетельствует, что не только о Мандельштаме тут речь, но еще и о собственном поэтическом кредо Тарковского, более того — о творческом символе веры любого, по его мнению, подлинного поэта («Так и нужно жить поэту. / Я и сам сную по свету, / Одиночества боюсь…»)…
— 1
Вероника Шеншина. А. А. Фет-Шеншин. Поэтическое миросозерцание. М., «Добросвет», 2003, 256 стр.
В старое время если человек говорил, что у него вышло два-три сборника стихов, книга прозы или несколько монографий, то — часто — это что-нибудь да значило. Если только в книгах не оказывались на первом плане бойцы трудового фронта, если только не шла речь о руководящей роли партии в развитии литературы, то видимость в той или иной мере соответствовала сути. Не то теперь. Внешне вполне респектабельные «параметры» книги всякий раз нуждаются в проверке. Сочинение Вероники Шеншиной издано почти роскошно: прекрасная бумага, колонтитулы, виньетки. В аннотации сказано, что автор — финский славист, специалист по поэзии Фета, фамилия ясно указывает на благородное родство автора с героем. Все основания ожидать если не открытий, то по крайней мере «вклада в науку». Вот и в предисловии говорится, что В. Шеншину «как исследователя Фета отличает интерес к сущностным проблемам его миросозерцания». Правда, некоторые фразы настораживают: «Своеобразен и понятийный аппарат работы В. Шеншиной. В русское литературоведение она настойчиво вводит понятие „метафизической поэзии“». Где же тут «своеобразие» и, главное, — к чему «настойчивость»??
Читать дальше
