Шиповник вне сезона,
вне замысла и чувств,
в твой короб, Персефона,
зерно стряхнувший куст —
чей корень рвет мне сердце,
как пурпурный шифон,
к потусторонней дверце
приколотый шипом.
2
Куст, изгибы судьбы,
как Минотавр и Минюст,
выводящий в шипы,
больше не куст, а Пруст.
Сгинул лес, где его
дядя Том как фантом
окружающего
звал, пугаясь, кустом.
То, как, дрожью пронзен,
прыскал он кровь и тряс
белый прах в чернозем,
было не битвой рас,
а франтовской примеркой
слов корневого гнезда,
скрытого бутоньеркой
аристократа куста.
* * *
Дети здесь хороши, розовые, в кудрях,
вздрагивающих, как под легким дождиком гиацинты.
И старики, которые каждый, как камень, дряхл,
выветренный до трещин, вычерченных, как цифры.
Как на надгробье. Или — в справочном словаре.
Первые три-четыре — заросли сада в детстве.
Три-четыре последних — золотая в старье
пуговица с гербом, грош, запеченный в тесте.
В общем, восточный точный, то и другое — рай.
Что-то всегда промотанное — и кой-какой запасец.
Счастье — но от и до, воля — но не за край.
Зной, дыханье пустыни. Плещущий ключ, оазис.
* * *
Медленно мимо лба пролетает комар.
Индифферентно: сентябрь — не до игр, не до лакомств.
Просто гудит, он один тут такой неформал.
Но не кадит — а звезда был сезонных диаконств.
То есть ни вправо, ни влево, ни стоп, ни зигзаг.
Но на природу, распластанную на гробе
собственном, неподвижно, маняще, в слезах,
не покушаясь: сентябрь — не до игл, не до крови.
Олег Чилап
Мой старший брат
Чилап Олег Викторович родился в 1959 году в Москве. Поэт, музыкант, журналист. Живет в Москве. В «Новом мире» печатается впервые.
Как луч солнечный из-под облаков…
Если хотите знать, самый лучший из всех — это мой брат! Столько всего рассказать может — закачаешься! Он умный просто. Потому что читает день и ночь. Как начнет всякими важнецкими словами сыпать — челюсть у всех отвисает. И еще… Он сильный! Если надо — любому за меня по ушам нахлопает!
Правда, когда я узнал, что он уже старше меня на шесть лет, то расстроился жутко. Получалось, что он, того… староват для жизни нормальной. И тогда я заперся в ванной, включил воду погромче и… заплакал втихую. Очень мне жалко его стало — жить-то ему оставалось не так уж и много. А таких людей больше не сыскать. Он ведь по-настоящему хороший! Он меня на велике учил кататься. А осенью таскал мне в своем портфеле каштаны, чтобы я до ста считал. Тетрадки и учебники по пути из школы в руках нес, а ранец из кожи крокодиловой каштанами для меня набивал. И даже за пазуху запихивал. Целые кучи каштанов! Потом, когда я все числа запомнил и запросто уже до ста считал, даже дальше, мы эти каштаны в костер бросали. Они так взрывались громко… Здорово! Хотя и страшновато немного…
Да и при чем здесь каштаны! Мой брат всегда за меня горой стоял. Даже в тот раз, когда родители ругали меня сильно. Это когда я ему же, брату своему, без разрешения папин клей «БФ» на голову из тюбика выдавил. Брат в это время читал и пока сообразил, что к чему… А я тогда целых полтюбика не пожалел!
И вот пока я обо всем этом думал, то решил не плакать больше. Все равно он, как старики ветхие, не умрет никогда. Потому что, во-первых, он — мой брат! А значит, ничего плохого с ним случиться не может. А во-вторых, он веселый. А веселые люди, мне кажется, стареть не умеют…
А еще он меня на ипподром с собой брал. Ему там дядька один разрешил ухаживать за лошадью полудохлой. И мы той лошади все бутерброды и яблоки скармливали, которые мама нам с собой заворачивала. Потому что нам животное лечить доверили. А когда лошадь наша поправляться стала, то однажды откусила пуговицу с пальто моего брата. Вроде знак нам подала, что за своих признала. И мы гордились страшно. Потом, правда, она исчезла куда-то. Дядька тот, с ипподрома, еще сказал нам:
— Все, братцы, больше не приходите. Отошла ваша лошадка…
И я-то понял так, что мы ее вылечили окончательно и что теперь ее в другое место переправили, где бойкие лошадяны находятся. А брат мой почему-то помрачнел и сказал, что веретинаром станет, когда вырастет. И хотя я не знал, кто такой веретинар, брату своему я поверил. Потому что, когда он задумал чего-нибудь, точно сделает… Если, конечно, не передумает потом.
Читать дальше
