Хотя колхозы лен заставляли сеять вплоть до 90-х годов, он систематически уходил под снег неубранным. Когда хозяйства получили возможность самим решать, что и когда сеять, так стали появляться небольшие локусы, где льнопроизводство рентабельно. Но и в перспективе наши льнокомбинаты смогут работать только на привозном сырье.
Зато там, где сеют и сажают то, что реально можно вырастить в товарных количествах и продать, обнаруживаются целые «огуречные», «луковые» и «капустные» страны. Вот нищий и убогий город Зарайск, который до сих пор не сумел воспользоваться своими преимуществами исторического города-памятника (там сохранился уникальный кремль и многое другое). А рядом — богатый «город» Луховицы — по сути, процветающее село, живущее выращиванием ранних огурцов. При 20–30 сотках парников (огурцы — трудоемкая культура, и больше одна семья не может обработать) доход от огурцов достигает 400 процентов. В последнее время возить огурцы в Москву стало накладно из-за подорожания бензина, но зато появились постоянные перекупщики, так что товар можно продать у собственной калитки.
В Саратовской области есть огромные капустные, луковые, арбузные поля, обрабатываемые преимущественно приезжими «советскими» корейцами, к которым местное население нанимается на сезонные работы. Любопытно, что местные хоть и ропщут, что платят им корейцы мало, но сами особой инициативы не проявляют.
Кстати сказать, этнокультурный фактор вносит немалую лепту в разнообразие сельской жизни на территории Европейской части России. В среднем чувашские, татарские и казахские села лучше обустроены, там больше каменных и вообще крепких домов, меньше пьянства, больше личных автомашин; в хозяйствах больше скота, выше товарность, среди сельских татар больше и несельскохозяйственные заработки.
Из книги Нефедовой и других работ этой школы географов [7] «Город и деревня в Европейской России: 100 лет перемен». Под редакцией Т. Нефедовой, П. Поляна, А. Трейвиша. М., О.Г.И., 2001.
можно сделать вывод, что недавние реформы лишь обнажили и ускорили тот процесс деградации сельской России, который начался еще в 70-е годы. Именно тогда, несмотря на все капиталовложения и дотации, урожайность и продуктивность скота перестали расти. К 1980 году убыточными были уже 3/4 колхозов и более 2/3 совхозов. Если бы начиная с 60-х годов те же деньги вкладывались не в «гектары», а в людей, в культуру хозяйствования на земле, в бытовое обустройство, в обеспечение сельской местности дорогами и связью, результат мог бы быть иным.
Как удачно выразился А. И. Трейвиш, «перескакивать в пространстве не менее опасно, чем во времени»…
Бедность: экономика и психология
В коммунальной квартире бывшего доходного дома Смирнова на Тверской, где я выросла, электрический счетчик фирмы «Сименс и Шуккерт» не меняли как минимум со времен нэпа. С тех же времен, видимо, бездействовала газовая колонка в ванной, а о горячей воде в кухне никто и не слыхал. Холодильника у нас тоже не было, но его не было ни у кого из наших родных и знакомых. Когда я в 1949 году поступила в университет, мой зимний гардероб составляла одна пара непромокаемых туфель, одна шерстяная юбка, одна вязаная кофточка, две блузки и «выходное» платье, сшитое еще в школьные годы. Мама, известный в городе врач, у которой, на ее беду, был отменный вкус, в торжественных случаях надевала джемпер, привезенный ею из Берлина во времена Веймарской республики.
Тем не менее бедностью считалось что-то другое. Вот если бы наша комната освещалась лампочкой без абажура, или в праздник на столе не было бы скатерти, или не было бы денег на новогоднюю елку…
С тех пор сменилось несколько эпох. Оказывается, сегодня наличие в доме цветного телевизора ничего не говорит о материальном положении семьи. С другой стороны, отсутствие телевизора несомненно свидетельствует о глубокой нищете.
А можно ли назвать бедной семью российских горожан, где есть не только холодильник, кухонный комбайн и стиральная машина, но еще дача на «шести сотках»? Оказывается, можно — и притом именно бедной и даже почти нищей, а не просто малообеспеченной. Потому что в огромном числе случаев это имущество было нажито до реформ начала 90-х.
Тем временем подрастали дети, дряхлели их дедушки и бабушки, люди теряли сбережения и работу, ветшало жилье, обучение становилось платным, а лекарства недоступно дорогими.
Что же, в таком случае, считать богатством? И что — просто обеспеченностью, то есть не бедностью? Понятия бедности и богатства всегда относительны, а в российских условиях — тем более. Так что пословица «у одних щи жидки, у других жемчуг мелок» весьма точно отражает нашу сегодняшнюю жизнь.
Читать дальше
