– Никого нет дома.
– Куда они могли подеваться?
– Не знаю.
– К соседям постучал?
– Они меня не знают, не откроют.
– Ты голос подавал? Она тоже не знает, кто стучится.
– Нет.
– Где её окно?
– С другой стороны.
Они обошли дом и встали под фонарём, освещающим небольшую крытую беседку во дворе.
– Вот это, кажется. Подожди, я сам, окно разобьёшь!
– Да ты бросать не умеешь. Смотри!
– Куда такой булыган!
В это время с шумом открылось другое окно.
– Мальчики? – донёсся взволнованный голос Горошка.
Они быстро поднялись наверх.
– Ты меня так напугал, хоть бы сказал что-нибудь. А то стук.
– Олух! А ты почему одна?
– Родители только уехали в отпуск. Я не могу дозвониться до них. Никому не дозвониться.
– Это да.
– Как хорошо, что вы приехали, мальчики! Вы видите, что там творится?
Они подошли к окну. Между ними и башней пролегала только тёмная полоса парка.
– Ой, кажется, уже башня горит.
– Она из кирпича, не горит. Мы на машине, давай уберёмся отсюда подальше. В нашем районе тихо. Накинь курточку и поехали.
– А вдруг мама позвонит? Может, у меня останетесь? Место есть.
Друзья покачали неодобрительно головами.
– Давайте ещё полчаса, до десяти, подождём и поедем. Хотите чаю?
Они сели за стол в освещённой маленькой свечкой кухне. Никто не предлагал включить свет. Горошек зажгла горелку и поставила на плиту чайник.
– Черт! Ружье в машине!
– Я её закрыл. Не суетись, скоро поедем.
– Дай ключи, я сбегаю.
Вар вышел из подъезда и поспешил к машине. Дверь долго не поддавалась. Он крутил ключ вправо и влево, теряя терпение. Открыв, он с облегчением обнаружил ружье там, где его положил – под передним сиденьем. С ружьём в руке, он вылез из машины, захлопнул дверь и услышал шум. Шум нарастал, не было никакого сомнения в его происхождении. Вар быстро поднял с земли камень и бросил в окно на третьем этаже. Раздался звон разбитого стекла, окно открылось, из него показалась голова Рэма. Друзья не успели обменяться словом.
Из-за угла во двор выкатилось что-то пугающе громкое. Окно закрылось, Вар проскользнул в подъезд, стараясь как мог быть незаметным.
Их было не так уж много, около двадцати человек, по крайней мере в первой группе. Они остановились посреди двора и немного притихли, видимо оценивая обстановку. В руках некоторых были фонари и горящие факелы. Пугливая тишина двора им наверняка понравилась. Они издавали непонятные звуки и трясли палками в руках. Одинокая машина неизбежно привлекла их внимание. Раздался звон разбитого стекла, через несколько минут машина горела. Во дворе стало светлей. Полетели камни в окна квартир, и, наконец, толпа ринулась в ближайший подъезд.
Подавленное трио стояло у разбитого окна кухни, на лицах свет от догорающей машины. Из обречённого подъезда послышались шум и крики. Одна и та же мысль пришла друзьям.
– Нужно бежать отсюда!
Горошек начала было возражать, но они, не сговариваясь, подхватили её с двух сторон и через мгновение были уже на лестничной клетке по дороге вниз. У двери подъезда они остановились, Рэм осторожно приоткрыл дверь.
– Никого. Сразу налево!
Они выскочили наружу и побежали в сторону парка.
Их заметили. Они поняли это по крикам, но продолжали бежать не оборачиваясь, пока не уткнулись в железную ограду парка.
– Чёрт!
– Сюда, левее, есть проход, – с трудом произнесла Горошек.
Каким-то образом глаза находили дорогу в полной темноте. Они долго бежали и остановились у беседки на противоположном краю парка. Через некоторое время пришла робкая уверенность, что их не преследуют. Вместе с ней пришло такое же робкое чувство облегчения. Вар и Рэм отдыхали на скамейках беседки, Горошек тихо плакала.
– В том подъезде живёт моя лучшая подруга. Она звала меня ночевать у них. Что будет с ней?
Друзья старались об этом не думать. Невидимые слёзы причиняли боль. Вар держал крепко в руках ружьё. Заряженное, оно требовало повышенного внимания. Он хорошо помнил лучшую подругу Горошка, полногрудую, с округлыми очертаниями тела и вышедшей давно из моды длинной косой. Он повстречал их однажды на улице, таких непохожих друг на друга. Странные подружки, пришла мысль. Он с удовлетворением отметил реакцию девушки на своё появление и старался не выдать невольное смущение в присутствии такой откровенной, проникающей в ноздри зрелости. Ему благосклонно разрешили почувствовать себя остроумным и неотразимым. Он помнил, как старался, уверенный в своей неуязвимости. И хорошо запомнил, как его уверенность слегка поколебалась, когда на прощание темные глаза вдруг проникли неожиданно приятно и глубоко.
Читать дальше