Лиля Энден - Изменники Родины

Венецкому стало неловко: он только что с аппетитом прикончил вторую лепешку.

— Ну, хорошо, бери, как удобнее… Но если я узнаю, что ты отказываешься принимать деньги — так и знай: закрою твою чайную!

— Буду, буду брать деньги, Сергеич! — и деньги когда-нибудь пригодятся!.. А вот, кабы вы мне разрешили эту муку на пекарне на хлеб сменять, было бы лучше, а то лепешки печь — возьни много, кустарщина!

Бургомистр разрешил менять муку на хлеб, но не иначе, как килограмм за килограмм; хозяин чайной согласился, не моргнув: видно, и такая комбинация была ему выгодна.

— А еще, Сергеич, люди у меня работают, помогают… Как бы их зарегистрировать, что они, значит, работают, чтоб им хлеб давали…

— Вот это ловко! — воскликнул Венецкий. — У тебя работают, а я их должен хлебом снабжать?!.. Нет, дружище, раз ты завел стаканный сбор — изволь сам кормить своих рабочих!

— Накормлю, Сергеич, накормлю! Мне только ваше разрешение!..

Венецкий ушел из чайной и долго про себя дивился гибкости и оборотистости этого доморощенного капиталиста.

В полутемном коридоре, около дверей кабинета дожидалась прихода бургомистра пожилая женщина в заплатанном летнем пальто и рваном вязаном платке.

— Вы ко мне? — не присматриваясь, спросил ее Венецкий, поворачивая ключ в висячем замке.

— К вам-то к вам, да, может быть, мне лучше уйти, коли вы уж и узнавать не хотите?!..

Николай Сергеевич распахнул дверь и осветил фигуру посетительницы.

— Клавдия Ивановна!

Он не стал ни извиняться, ни оправдываться, что не узнал ее, а просто крепко обнял и расцеловал старую сослуживицу.

Клавдия Ивановна расплакалась.

— Голубчик, Николай Сергеич! — проговорила она, вытирая глаза концом платка. — Значит, вы не испортились!.. А я боялась к вам идти… думала, что теперь вы стали такой важный, что к вам и не подступишься…

— Я — важный?… В этом-то наряде?.. По-моему, когда я был Шмелевским вридом, у меня был гораздо более важный вид… Ну, Клавдия Ивановна, милая, садитесь и рассказывайте, что с вами за это время было?

— Что рассказывать-то?… Я ведь к вам не в гости, а за милостыней…

— Как за милостыней?

— Разве вы не видите, на кого я похожа?… Нищие раньше лучше ходили… Если можете, Николай Сергеевич, выпишите мне хлеба, хоть немножко!.. Я уже целый месяц голодаю… Если нельзя, скажите прямо, что нельзя — я уйду!..

Венецкий взялся за перо.

— Хлеба я вам сейчас выпишу… Но только этого мало… А у вас и картошки нет?

— Была… хоть немного, да было… на чужих огородах накопала… Отобрали… Я дура была, Сергеич, люди здесь оставались, и живут как люди, а я побежала, пешком побежала, ничего не взяла… Все лето пробегала, от немцев все равно не ушла, а вернулась к разбитому корыту: дом сгорел, огород добрые люди выкопали… кто копал, не говорят… Поселилась в одном пустом доме, кое-как отделала… пошла картошку рыть…. мою вырыли, и я чужую рыла…. уже под самый мороз… Думала, хоть немного посижу. Выгнали…

— Кто выгнал?

— Да Баранков же!.. Он же тут был царь и бог, что хотел, то и делал… Дом ему понравился, беженку там поселил, свою кралю…. Будто мало в Липне пустых домов!.. Я с ним поругалась, так он ничего не дал с собой взять, ни вещей, ни картошки… Живу теперь из милости у людей, а им самим есть нечего…. Ходила в деревню гадать…

— Ходили гадать? — Венецкому показалось, что он ослышался.

— Ну, что глаза таращите? Не знали, что я гадать умею?… Хотите, вам судьбу предскажу?… Вот я и ходила, пока больших холодов не было; полмерки картошки да овса котелок нагадала — этим и жила… Только в ближних деревнях люди сами голодают, а в дальние — идти не в чем…

Клавдия Ивановна показала на свои ноги, обутые — одна в мужской сапог с подошвой, подвязанной веревочкой, другая в разорванный резиновый ботик.

— Спасибо за хлеб! — она взяла протянутый ей бургомистром клочок бумаги и поднесла его к глазам.

— Ой! Целых двадцать килограмм!.. Николай Сергеич, а вас немцы ругать не будут, что вы так много выписали?

— Не будут!.. Надо теперь вас устроить с квартирой и с одеждой… А, может быть, вы работать пойдете? — Тогда все гораздо легче будет сделать…

— Я-то с радостью!.. Надоело без дела болтаться!.. Только какая же теперь работа? Где работать-то?

— Здесь, у меня!.. Будете секретарем, счетоводом, все равно чем… жаль, что нет машинки, а то вы были бы мне как находка…

— Машинка есть! — сказала Сомова сразу изменившимся деловым тоном.

— Где?