Анатолий Гаврилов - Берлинская флейта [Рассказы; повести]

— Сынок, ты долго там? — слышен голос мамы.

Это галлюцинация. Темно за иллюминатором. Ночь. Золотая звезда сверкает на черном небе. Судно идет домой.

Уже скоро дом. Все ближе и ближе Марина. Много девушек красивых, но эта краше всех. Много у капитана поклонниц, но лишь эта запала в сердце. Вот уже видны очертания родного берега. Все ближе и ближе дом. Все ближе и ближе Марина. Вот уже совсем рядом. Она смеется. Почему ты смеешься, Марина? Почему уклоняешься от объятий? Почему не веришь капитану, что он капитан? Вот китель, вот фуражка, вот кортик, вот документы! Не верит, смеется, уклоняется! Ведь ты же сама мне сказала, что выйдешь замуж за капитана дальнего плавания! И вот я им стал! Вот же я — капитан! Вот документ, где сказано, что я капитан?! Зачем же ты так?!

Галлюцинации.

Не расслабляться. Судно идет своим курсом. Документация в порядке. Груз закреплен. Механизмы работают нормально. Взаимоотношения в пределах нормы. Скоро будем дома. Утром будем дома… все ближе и ближе дом, мама, Марина.

Взрыв. Что-то внутри судна взорвалось.

Паника, вопли, волосы дыбом.

Мама вбегает в комнату, где в корыте купается Витя.

Вчера был день Советской Армии. Нет, как-то иначе он сейчас называется. Я тоже когда-то служил. Сначала третьим номером расчета на дышле и блоках, потом вторым на пульте управления, где были две кнопки и колесо.

Вчера на работе мне подарили бутылку бренди и коробку конфет.

Костя на больничном, и я оказался один среди женщин.

Мы выпили бренди и разошлись по домам.

По дороге домой я купил в киоске два тюбика зубной пасты производства АО «Свобода», Москва.

Много сил и времени было когда-то потрачено на то, чтобы жить поближе к Москве, и вот она совсем рядом, а чувств никаких.

В чем же тут дело? Москва ли изменилась в худшую сторону? Или ты? Или все вместе?

Я уже сказал, что пасту я купил в киоске.

А теперь — о киосках, особенно о железных, когда в амбразуре мелькнет лишь рука, локон…

Молча появляется пачка сигарет, молча уходишь и думаешь…

О чем же ты думаешь?

Продавец, думаешь, — не только посредник между товаром и покупателем, но еще и нечто такое…

Мысль мне дается с трудом.

Может быть, именно по этой причине я избегаю общаться с умными людьми.

Например, с Костей, который сейчас на больничном и которого я собираюсь навестить, да все как-то откладываю.

Умный он человек, много знает, тяжело мне с ним, да и ему, кажется, в тягость мое мычание.

Хотел бы я не мычать? Хотел бы, да поздно уже.

Поздно, Вадим, поздно, Павел.

Но вернемся к киоскам. Что-то о них собирался сказать я, что-то про амбразуру, в которой мелькнет лишь локон, рука…

Не знаю, не могу сформулировать.

Когда-то, на заре трудовой деятельности, будучи газоспасателем, был направлен я на хобот подстраховать от удушения газами слесаря, которому необходимо было зачеканить избыточный клапан, и вот…

И что?

Ничего. Зачем вспоминать о том, что удушает жизнь, уродует, пожирает…

Над зданием военной комендатуры общая шинельность неба вдруг открылась в виде окошка тонкой бирюзы, и я вспомнил, как тряпочкой, смоченной в асидоле, протирал в одиночестве в бытовой комнате закисление латунной пуговицы. И как будто голос какой-то раздался из этого окошка неба. Да нет, это голос конвоира, выводящего проштрафившихся солдат на уборку территории.

Девятнадцатое января.

Зима в зените. Крещенские морозы. Все в инее. Соседка говорит, что это красиво. Может быть.

Стол, стул, стена.

Сегодня собрание.

В нижнем ящике стола — пистолет. Он куплен в Одессе, на Привозе.

Жил в Одессе, во флигеле, рядом с калиткой и уборной, под грушей, в десяти минутах ходьбы от моря. Купался, загорал, обедал в столовой автобазы.

Собрание сегодня, в восемнадцать часов. Это там, за ОДК, по пути к железной дороге, а за нею горы гравия АБЗ, коллективные сады, домики, дренажные канавы, луг, деревья, река. Сейчас там снег, тишина. Нужно бы сходить, посмотреть, что там сейчас, но не пойдешь, не посмотришь.

А если долго идти по железной дороге, то придешь в другой город, где нет ничего такого, ради чего стоило бы так долго идти. Но если продолжать идти, то придешь в конце концов туда, откуда приехал, и по шаткой лестнице взойдешь на колошниковую площадку доменной печи и увидишь среди пыли, газов и грохота, как скучающие ремонтники надувают сжатым воздухом газоспасателя Воробьева.