Дарья Форель - Лечебный факультет, или Спасти лягушку

Родственник тут же падает на колени. Его лицо белеет, он испуган. На глазах проступает влага. Родственник мечется, озирается вокруг. Все пикает, все бурлит, из угла — матерятся, а родитель — помер. Или, допустим, бабка. Родственник отключается от разума, паникует и начинает звать медсестру.

Спокойная женщина в халате тут же одергивает больного или делает вид, что пришла пора какой-нибудь процедуры. И — вот оно, чудо:

— Сынка, привет. А я тут заснула… Фруктов принес?

Так мне же нельзя…

Однажды такую сцену мы застали вместе с Жабой. Потом все спрашивали, это вообще что?

Ольга Геннадиевна ответила:

— Как что? Генеральная репетиция…

Самое запоминающееся событие произошло за пару недель до сдачи зачета. Мы тренировались в написании анамнеза, посещали палаты, расспрашивали пациентов. В больничных коридорах образовалась гремящая суета. Вместо того чтобы лежать в покое и тишине, больные были вынуждены беспрерывно слушать топот.

К сожалению, ради нашей учебы больным доставалось по полной. Одного могли вдруг разбудить, другого — оторвать от завтрака, третьему помешать во время визита близких. Мы делились на группы по четыре человека и с тетрадями заходили в палату. К каждой группе время от времени присоединялась Жаба.

Я была в команде с Коротковым, Цыбиной и Уваровой. Жаба меня специально к ним распределила, чтобы я подтягивалась. Заходим в палату. На койке вместо классического старичка лежит молодой мужчина. На вид ему не более сорока, несмотря на внешние признаки болезни. Мужчина — простой, со спокойным пролетарским лицом. Ручища — как две лопаты. Но сразу видно по оттенку кожи, точь-в-точь как в учебнике, и по огромному красному пятну на плечевом своде, под шеей, что жить дальше ему уже не суждено.

Мужчина это чувствует. Его губы плотно сжаты, глаза изучают трещины на потолке. Он, кажется, произносит свою последнюю молитву или безмолвно прощается со всеми знакомыми, которые останутся здесь.

Больнее всего смотреть, как угасают молодые. Про детей я вообще молчу. Это нестерпимая мука для доктора

Я сажусь на табурет и первой начинаю его расспрашивать. Он еле шепчет, постоянно закатывает глаза и надрывается. Жаба говорит:

— Спроси, спроси у него — что за диагноз.

— Чем вы болеете? — спрашиваю я.

— Да гастрит у меня…

Какой гастрит, у человека рак пищевода.

— Тихонечко выходим, — говорит Жаба.

В коридоре Леша спрашивает:

— А близкие знают?

— Пока еще нет.

— А чего так? Чего мы ждем?

— Ждем до понедельника.

— В понедельник, — говорю, — он может нас уже покинуть.

— Пока ведь лежит, да?

— А почему вы ему наврали?

— Вот пройдешь медбиоэтику, тогда и поймешь.

— Ну ведь можно сказать — пока неясно. Зачем вводить в заблуждение — и его, и семью?..

— Ты, — говорит Ольга Геннадиевна, — еще маленькая. Еще не доктор. Однажды сама все узнаешь. Но я тебе лично обещаю — в понедельник все скажу.

Коротков опускает мне руку на плечо.

— Даша, мне кажется, он и так все понимает…

Сразу вспомнился мой диагноз. Он был ужасным. Даже повторять его не хочу. Но мне его сразу же сообщили. До тех пор я спокойно ходила, бегала, даже отплясывала в клубах. А как только диагноз объявили — я тут же заболела. Буквально на следующий день. Это была всего лишь ангина, но в комплексе с диагнозом она смотрелась очень страшно. Как будто — последняя стадия.

Трудно признаться, что именно мне помогло… Меня спасли наркотики. Я с утра до вечера курила марихуану. Между одним анализом и другим. Это продолжалось почти месяц. С утра — косячок, вечерком — кальянчик. И все, я не думала о болезни. Жизнь превратилась в неопределенный безграничный сон. Каждый поворот, вдох и выдох были секундным действием, проскальзывающим по блеклому полотну дней. Только придет в голову диагноз — сразу дуну. А потом — все как обычно, лето, город, друзья… Под воздействием марихуаны я и начала заниматься биологией. Первый учебник я прошла в полузабвении. Однако что-то все-таки осело. Кажется, статья про инфузорию-туфельку.

Сейчас я к наркотикам не притрагиваюсь, брезгую. Они напоминают мне про один из самых страшных периодов жизни. Но все-таки, если считать формально, именно они меня и спасли. Иначе, наверное, я бы серьезно двинулась психически.

А потом мой лечащий врач засияла. Она была искренне счастлива, что ошибалась насчет меня. Было видно, что доктор радовалась, сказав мне:

— Все. Иди домой. Анализы опровергли все предположения… — А потом спросила: — Ты окончательно решила?