— Прекрасный план, — говорит она.
— Ты так считаешь? Я боюсь, что сойду с ума без работы.
— Жизнь слишком коротка. Ты и так уже многое сделал.
На улице нас ждет моя машина. Мы молча едем обратно. Подъехав к своему дому, она спрашивает, не хочу ли я зайти. Я знаю, что это значит. Должен признаться, эта мысль кажется мне привлекательной, но после короткого раздумья я отказываюсь. На самом деле я никогда не был охотником за юбками. Даже в холостяцкие годы перспектива переспать с кем-то меня не слишком привлекала. Ларри даже дал мне прозвище «Ганди», потому что я не находил ничего интересного в том, чтобы вместе с ним снимать очередных телок. Сейчас он женат уже в четвертый раз, но остался самым большим бабником из всех, кого я знаю. Это своего рода болезнь. Я не хочу утверждать, что я такой уж порядочный человек. Просто окружающие люди меня не интересуют. Во всяком случае настолько, чтобы тратить на них какие-то усилия. Да, к каким-то людям я испытываю определенные чувства, но уж никак не любовь. Единственный человек, кого я люблю, — это я сам.
— Ты такой милый, — говорит Сабрина и целует меня в щеку. Я стою у машины, ожидая, пока она войдет в дом. У дверей она поворачивается, чтобы помахать мне рукой. Мне приходит в голову, что, учитывая наш возраст и частоту встреч, можно с полной уверенностью предполагать, что в этой жизни мы больше никогда не увидимся. Я даже вздрагиваю от этой мысли и представляю себе, как я выгляжу в глазах Сабрины — пожилой усталый человек с седыми волосами и очками, в тяжелом черном пальто на заднем сиденье большой черной машины за тонированными стеклами. Машина отъезжает, и мое лицо становится все меньше, пока совсем не исчезает в пелене снега и потоке движения.
В Долине кипит жизнь. Каждый день мы превосходим свои собственные прогнозы объема продаж. Основная наша задача теперь заключается в отыскании дополнительных производственных мощностей в Китае, чтобы удовлетворить спрос потребителей, но я могу думать только о тех бедных детях, которым теперь придется работать еще больше. С другой стороны, цена наших акций неудержимо растет, но аналитики Уолл-стрит, тем не менее, по-прежнему рекомендуют покупать их. Один из них в своей статье в «Wall Street Journal» называет нас «„Sony“ XXI века» и пишет: «Это одна из тех акций, которые необходимо иметь и хранить. Она поможет вашим детям окончить колледж». Я не христианин и не праздную Рождество, но такие слова были бы для меня самым лучшим рождественским подарком.
Разумеется, такая полоса удач не может длиться вечно В канун Рождества звонит Том Боудитч и сообщает, что у Чарли Сэмпсона появились очередные плохие новости и на завтра назначено заседание правления, где он доложит о результатах. Честно говоря, мне это уже начинает напоминать китайскую пытку водой, непрерывно капающей на голову.
Когда я приезжаю с получасовым опозданием, Сэмпсон уже сидит на моем месте во главе стола.
— Я думал, что с этим делом уже покончено, — говорю я.
— Странно, — отвечает он. — Я как раз думал то же самое о вас.
Никто не смеется. Сэмпсон указывает мне на стул в дальнем конце стола. Он явно старается вывести меня из равновесия, но я не доставлю ему такой радости. На заседании присутствует все руководство компании и правление в полном составе, включая Эла Гора, который на этот раз явился лично. У всех недовольный вид, потому что люди планировали провести этот день со своими семьями в Вейле, Аспене или на Гавайях. Я говорю:
— Нечего злиться на меня. Это не я собрал вас тут в праздники.
Сэмпсон начинает свой доклад. Его команда составила отчет для КЦБ. Они нашли кучу злоупотреблений и эпизодов мошенничества, и хуже всего то, что несколько лет назад Соня и ее юристы подписали какие-то документы, в которых говорилось, что состоялось заседание правления, принявшее решение по поводу оформленных задним числом акций, хотя в действительности такого заседания не было. Эта информация каким-то образом просочилась в один из юридических журналов, который угрожает опубликовать ее и обвинить нас в фальсификации.
— Фальсификация? — говорю я. — По-моему, здесь явное преувеличение. Ведь речь идет просто о том, что кто-то подписал документ от имени другого человека.
— Вообще-то подобные действия полностью подпадают под определение фальсификации, — парирует Сэмпсон.
— Значит, если я дам жене свою кредитную карту в ресторане и она распишется на счете от моего имени, это будет преступлением?
Читать дальше