Эрвин Штритматтер - Оле Бинкоп

«…повсеместно создавать сельскохозяйственные кооперативы. Как известно, серьезные товарищи уже предпринимают первые шаги в этом направлении…»

Эмма схватила за плечи неразговорчивого гостя:

— Оле, Оле, да это же про нас говорят. А ну, выше голову!

Две минуты спустя Оле с Эммой уже плясали вовсю. Курочка пыталась научить медведя танцевать. Она старалась изо всех сил.

— Господи, ты даже вести не умеешь. Вот увалень!

Они скакали и притопывали, Эмма — босиком, Оле — в рабочих сапогах.

— Эх, не дожил Антон! — вздохнула она. Ну-ка, ну-ка! До чего, позвольте вас спросить, не дожил Антон? До того, что его вдова босиком отплясывает с Оле Бинкопом?

Эмма Вторая выглянула из спаленки в одной рубашке:

— У вас что, свадьба с дядей Оле?

Зато Антон Второй — ну до чего же шустрый парнишка — крикнул:

— Мама, там стучат.

В низкую дверь, пригнувшись, вошел Карл Крюгер. Разгоряченные танцоры замерли, словно их поймали на месте преступления. От Карла Крюгера валил пар. Видно, он гнал изо всех сил, пиджак у него был расстегнут, жилетка — тоже, широкие штанины прихвачены жестяными зажимами.

— Оле! Ты победил!

Ах, Ян Буллерт, Ян Буллерт! Не подумайте, что после своей дурацкой выходки он принимал участие в работе партконференции. Конференция больше не занимала его — ни вот столечко! — потому что ее участники поддержали Оле с его безумной затеей. Буллерт был оскорблен в своих лучших чувствах и к тому же вообще чувствовал себя не лучшим образом. Он обегал весь Берлин в поисках гвоздей и проволочной сетки. Гвозди он сыскал, сетку, товар дефицитный, — нет. Засим Буллерт возвратился домой.

Под вечер, держа в руках сверток с гвоздями, Буллерт вошел в свою деревню. Всего охотнее он лег бы в постель и натянул одеяло на голову. Но лечь ему не удалось. Двое домочадцев лежали в постели: жена и младшая дочь. А виной всему был общественный бык. Дочери без Буллерта сбились с ног, они сновали, как челноки, туда и сюда, и на то, чтобы вывести быка, у них просто не осталось времени.

Два дня бык терпел, потом взбунтовался. Девушки вывели его во двор. Бык вырвался. Девушки болтались на его цепи, словно кабаньи зубы на часовой цепочке скототорговца. Бык умчался за ворота. Он прижал к забору маленькую Герту и сломал ей три ребра.

Жена Буллерта, Криста, бледная и несчастная, сидела на постели.

— Убери ты от нас этого быка. Отдай его Оле Бинкопу в кооператив. Там он будет на месте.

Этого Буллерт не выдержал и слег. Итак, чума, именуемая кооперативом, поразила и его жену.

Прошла неделя. Поскольку серьезной болезни у него не обнаружили, пришлось ему подняться и созвать партийное собрание. Таково было распоряжение районного начальства.

Необычное получилось собрание. Сам первый секретарь товарищ Вуншгетрей приехал на машине, чтобы принять в нем участие.

Ян Буллерт приветствовал собравшихся товарищей с первым секретарем во главе и предоставил ему слово. Вуншгетрей запротестовал. Пусть сперва отчитается товарищ Ян Буллерт, на долю которого выпала честь побывать в Берлине и принять участие в партийной конференции.

Ах ты, господи Иисусе! Пришлось Яну выступать.

— Да, — начал он, — штука хитрая. Во-первых, прежде чем перейти к делу, я хочу сказать про питание. Питание было очень хорошее — и в завтрак, и в обед, и в ужин. Нет, нет, на питание пожаловаться нельзя. Жаркое было. С подливкой. Картошки — до отвала. Бананы. Хорошо было, товарищи.

Во-вторых, прежде чем перейти к делу, Буллерт рассказал про культурные мероприятия. Перво-наперво им показали картину про поднятую целину — такую хорошую, что дальше некуда, потом выступали танцоры, и прыгали они, что твои кузнечики. А потом выступил один музыкант из самодеятельности. Эх, как он играл на мандолине! Стало быть, на мандолине он играл в порядке самодеятельности, а на губной гармошке как профессионал. И еще ногами притопывал.

— Одно слово, музыкальный комбайн! — выкрикнул каменщик Келле.

Буллерт возвысил голос.

— Что же из этого следует, товарищи? А вот что из этого следует: у нас в Блюменау тоже надо уделять больше внимания вопросам культуры.

— Ты ведь сам не хотел, чтобы твой сын занимался музыкой! — крикнул Вильм Хольтен.

Буллерт пропустил мимо ушей неуместное замечание.

— Товарищи, пора положить конец постыдному для нас положению, когда за целую неделю в Блюменау крутят всего одну картину.

Подняла руку Эмма Дюрр.

— А я-то думала, что в Берлине были приняты какие-нибудь решения.