Эрвин Штритматтер - Городок на нашей земле

Мы еще плохо переносили алкоголь, но все-таки пили водку, пиво и опять водку и по очереди танцевали с девушкой Вумпеля Бертхен, которая мне очень нравилась. Она так занимательно говорила о погоде и намеками давала мне понять, что я не последний танцор в городе.

Я спросил Вумпеля, давно ли он знает Бертхен, но он мне не ответил и принялся любезничать с племянницей или кузиной за соседним столиком, вероятно ожидавшей директора бойни.

От этого у Бертхен упало настроение, и она загрустила. Я попытался ее утешить, говорил ей комплименты, как заправский донжуан, и ничуть не лицемерил. Ибо если приезжая девушка, подарившая меня первым поцелуем, была лучше всех на свете, то рыжеволосая Бертхен была еще лучше, уже потому, что лицо ее было как бы сбрызнуто охрой, а я тогда любил веснушки, да, кажется, и до сих пор люблю.

Вумпель и в перерывах между танцами не обращал внимания на Бертхен. Она была готова расплакаться, и я предложил ей пойти погулять.

Стояла одна из тех прохладных ночей, какие бывают в конце апреля. Непривычный алкоголь придал мне смелости. Мне казалось, что пришла пора сдать экзамен и на поприще любви, и я повел себя как опытный, дважды женатый мужчина, но Бертхен отклоняла мои притязания, вечер, мол, холодный, она замерзала.

Тогда я стал ласково ее упрашивать. Мне так необходим был первый опыт! То было стремление познать самого себя.

А Бертхен? Кажется, она смотрела на меня с презрением, когда я, молящий, стоял перед ней, потом вдруг подбоченилась левой рукой, бросила на меня задумчивый взгляд и, если мне не изменяет память, расплакалась.

— Все вы такие, — сказала она, — а потом что?

Зная, что она имеет в виду Вумпеля, я, подстегиваемый алкоголем, умолял ее не судить по нему обо мне. Она вздохнула:

— Может, я дурочка, но ты же видишь, как некоторые держат свое слово.

Я клятвенно заверял, что сдержу слово, молил, чуть ли не рыдал. Наконец она сжалилась и по-матерински обняла меня.

Я приобрел первый опыт. И был разочарован. Неужели это то самое, вокруг чего взрослые разводят столько канители, о чем они вечно говорят, над чем подшучивают?

А Бертхен, была ли она разочарована? Ни в коей мере.

— Вот уж никогда бы не подумала… — смеялась она, намекая на мою юношескую неопытность. — Ах, как я буду тебя любить, как буду тебе верна, если ты только захочешь.

Я и сам не знал, хочу ли этого, но, желая поскорей остаться наедине со своим разочарованием, уверил Бертхен, что мы обязательно будем встречаться.

Больше мы не встретились. Я нарушил свое слово. На сей раз я покидал город. Подмастерью необходимо испытать себя на чужбине. Правда, я пробыл в городе еще две недели, но прятался, чтобы не встретить Бертхен. Две недели, наверно, заставившие ее всю жизнь плохо думать о мужчинах.

Как бы там ни было, для Бертхен я был третьим или четвертым в ряду нарушивших слово, мужчиной, который, унизив ее, стал ей отвратителен и которого она старалась забыть. Но для меня, хоть я и был тогда разочарован, Бертхен осталась тем, чем была, — первой женщиной, познавшей меня, как говорится в старинных книгах. Забыть ее я не мог.

Мой рассказ все-таки смахивает на новеллу, ибо здесь в игру вступил случай, но разве можно все, что зовется случаем, действительно считать за таковой? Не имеем ли мы здесь дело с биотоками, свойства и функции которых нами еще недостаточно изучены?

Кружным путем я вернулся в город и очутился на площади перед своей старой школой. Устав от долгой ходьбы, я присел на скамейку и, глядя на потоптанные клумбы с дешевыми цветами, попытался упорядочить пережитое. Посещение музея закончено. Мне уже хотелось ехать дальше. На женщину с двумя детьми, во что-то игравшими на скамейке напротив, я поначалу не обратил внимания, но девочка пробежала по клумбе; заслышав шаги, я взглянул на нее, она, видно, испугалась моих усов и ринулась обратно к скамейке.

Я не умею создавать в рассказе напряженные ситуации. Вы, конечно, уже догадались, о какой женщине идет речь.

Она меня не замечала. Но как на пустынной площади не заметить человека, сидящего в двадцати пяти метрах от тебя, — в этом было что-то нарочитое. Или все-таки память сыграла со мной дурную шутку? Нет, и это немедленно подтвердилось: девочка, очевидно, ее внучка, стояла посредине клумбы и, подбоченившись левой рукой, смотрела на пеларгонии. Стоит ли говорить, что меня как током ударило!

Девочка наклонилась, сорвала пеларгонию и отнесла ее бабушке, мальчик, до сих пор тихонько игравший камушками, возмутился. Но бабушка только похвалила девочку и вдела цветок в петельку своей зеленой вязаной кофты. Девочка гордой походкой направилась за вторым цветком.