Владимир Кавторин - Совок клинический. Из цикла “Жизнь вокруг”

А потом пружинка вдруг опять будила его, куда-то гнала, толкала… И что тут было главней — эти осенние зависания, полусны наяву, мучительное чувство бесцельности бытия или все-таки выставки, находки, весь им созданный, вырванный из небытия музей, который не приснился же ему, не выдуман — стоит на Бастионной горке, в старом соборе, благодаря этому музею и выжившем, не сгоревшем, не отданном под какой-нибудь склад… И разве то, что он не может теперь доказать, что картина Никулина была подарена ему, лично ему, что так и написано на ее обороте: «Фантастическому Л. Г.» — размашисто, коричневой краской, а бухгалтерша Зоя только по аккуратности своей выше разума внесла ее в инвентарную опись, — разве это делает неправдой тот день, когда Никулин, привезенный им из Питера, ходил по музею, тряс бороденкой и бормотал, что это фантастика — такой музей в таком городишке, — фантастика, великое дело, за которое ему в ножки надо бы поклониться; когда они пили чай — из настоящего тульского самовара, с баранками, с тягучим, синевато-золотым васильковым медом — и говорили о русской истории, о том, что уж русскому-то человеку, как мало кому иному, необходим тот носимый в душе музей, о котором писал Николай Федоров; говорили до синих сумерек, так что Никулин опоздал на последний автобус, ночевал у Губова…

Или ту ночь в поезде, когда, боясь уснуть, он все ощупывал под жидким байковым одеялом нагрудный карман с аккуратным, совсем небольшим пакетиком, пытаясь представить, как выложит завтра перед Светланкой эту совершенно фантастическую, разрешающую все их путаные, неразрешимые беды сумму — тысячу баксов! Как будет она поражена, что и он смог же, добыл, отвел зависший над ними топор судьбы!.. И как он будет рассказывать, что сперва хотели его надуть, больше трехсот не давали, но он не поддался… Нет, лучше честно: подсказали ему, стукнули по ноге. Хотя тогда придется выкладывать все — об этой неожиданной, странной встрече с Катюхой, первой его женой, которая…

И как сама по себе странна и загадочна эта встреча — просто так, в магазине на Моховой. Он и узнал-то ее не сразу: больше тридцати лет все-таки. Просто стояла рядом довольно толстая баба, какие-то статуэтки разглядывала… А когда приемщик назвал цену, вдруг наступила ему на ногу, кивнула на дверь и вышла. И он почему-то сразу все понял, решительно завернул тряпицу, завязал бечевки и даже не оглянулся, когда ему вслед предложили на пятьдесят баксов больше.

— Что, заяц, не узнал? Подурнела?

— Нет, почему же?..

— Ладно, — отмахнулась она, — сама знаю. Ведь это у тебя Никулин, так? Подписной?

— В смысле?

— Ну, на обороте. Подпись его, такая с крестом, есть?

— Ну да. Подарок же. Как же без подписи…

— А ты хоть знаешь, в какой он моде сейчас? Его же сплошь немцы скупают, французы… Его посмертная выставка навела-таки шороху по Европе.

— Разве он умер? — спросил Лев Гаврилович.

Она вновь, кривя губы, осмотрела его, как бы оценивая. И махнула рукой:

— Кто тюхой рожден, тот и помрет тюхой. Ладно! Бабки, небось, срочно нужны?

Он кивнул:

— Сегодня! Кровь из носу…

— Скверно! — сказала она. — Срочная продажа — это всегда полцены.

И пошла. И он почему-то за ней, ничего не спрашивая. Впрочем, недалеко. По Пестеля вышли на Литейный, свернули…

— Стой здесь, — сказала. — И потом, когда заведу, стой и молчи, понял?

Он в самом деле молчал, пока лысый пузанчик разглядывал что-то там через увеличительное стекло, светил особым фонариком и, перевернув, сличал подпись с какой-то книжкой. И все почему-то хмыкал.

— Хм!.. Похоже… Похоже… «Фантастическому Л. Г.». Это кому же?

— Ему, — поспешно сказала Катюха. — Дай паспорт! Видишь, Ракитин Лев Гаврилович.

— И сколько же вы, Лев Гаврилович, желаете получить?

— Полторы, — сказала Катюха.

— Штуку, — вздохнул пузанчик. — Сама знаешь: раму нужно хорошую, сертификат из Русского, то-се… Все риски на мне. Если бы на комиссию — дело другое. Могу и за две поставить. А кэш…

— Ладно, грабь! — разрешила Катюха.

Пузанчик сходил в соседнюю комнату и, вернувшись, веером расстелил на прилавке десять зеленых. Лев Гаврилыч никогда не думал, что сердце его может так застучать при виде денег. Теперь он мог не только Пашкины долги оплатить, мог поправить крыльцо, мог Свете сапоги, мог…

Потом они сидели в кафе, пили кофе с пирожными, Катюха рассказывала ему, что она и сама в этом бизнесе, но так, по мелочи…

— Папашка — помнишь его?

— Разумеется.