* * *
Не только воевали и злословили
в течение столетия активного,
еще всего мы много наготовили
и для самоубийства коллективного.
* * *
Я очень пожилой уже свидетель
того, что наши пафос и патетика
про нравственность, мораль и добродетель —
пустая, но полезная косметика.
* * *
Хотя, стремясь достигнуть и познать,
мы глупости творили временами,
всегда в нас было мужество признать
ошибки, совершенные не нами.
* * *
Дети, вырастающие возле
каждого седого поколения,
думая об истине и пользе,
травят нас без тени сожаления.
* * *
Являясь то открыто, то украдкой,
но в каждом — и святом, и подлеце —
сливаются на время жизни краткой
творец, вампир и вор в одном лице.
* * *
Всегда вокруг родившейся идеи,
сулящей или прибыль, или власть,
немедленно клубятся прохиндеи,
стараясь потеснее к ней припасть.
* * *
Судить людей я не мастак,
поняв давным-давно:
Бог создал человека так,
что в людях есть гавно.
* * *
Враги мои, бедняги, нету дня,
чтоб я вас не задел, мелькая мимо;
не мучайтесь, увидевши меня:
я жив еще, но это поправимо.
* * *
Должна воздать почет и славу нам
толпа торгующих невежд:
между пеленками и саваном
мы снашиваем тьму одежд.
* * *
Мир нельзя изменить, нет резона проклясть,
можно только принять и одобрить,
утолить бытия воспаленную страсть
и собой эту землю удобрить.
* * *
Когда без сожалений и усилий
душа моя порхнет за небосклон —
— Чего не шел? — спрошу я у Мессии.
— Боялся там остаться, — скажет он.
В органах слабость, за коликой спазм,
старость не радость, маразм не оргазм
Забавы, утехи, рулады,
азарты, застолья, подруги.
Заборы, канавы, преграды,
крушенья, угар и недуги.
* * *
Начал я от жизни уставать,
верить гороскопам и пророчествам,
понял я впервые, что кровать
может быть прекрасна одиночеством.
* * *
Все курбеты, сальто, антраша,
все, что с языка рекой текло,
все, что знала в юности душа, —
старости насущное тепло.
* * *
Глаза моих воспоминаний
полны невыплаканных слез,
но суть несбывшихся мечтаний
размыло время и склероз.
* * *
Обновы превращаются в обноски,
в руинах завершаются попытки,
куражатся успехом недоноски,
а душу греют мысли и напитки.
* * *
Утрачивает разум убеждения,
теряет силу плоть, и дух линяет;
желудок — это орган наслаждения,
который нам последним изменяет.
* * *
Бог лично цедит жар и холод
на дней моих пустой остаток,
чтоб не грозил ни лютый голод,
ни расслабляющий достаток.
* * *
Не из-за склонности ко злу,
а от игры живого чувства
любого возраста козлу
любезна сочная капуста.
* * *
Красит лампа желтой бледностью
лиц задумчивую вялость,
скучно пахнет честной бедностью
наша ранняя усталость.
* * *
Белый цвет летит с ромашки,
вянет ум и обоняние,
лишь у маленькой рюмашки
не тускнеет обаяние.
* * *
Увы, красавица, как жалко,
что не по мне твой сладкий пряник,
ты персик, пальма и фиалка,
а я давно уж не ботаник.
* * *
Смотрю на нашу старость с одобрением,
мы заняты любовью и питьем;
судьба нас так полила удобрением,
что мы еще и пахнем, и цветем.
* * *
Глаза сдаются возрасту без боя,
меняют восприятие зрачки,
и розовое все, и голубое
нам видится сквозь черные очки.
* * *
Из этой дивной жизни вон и прочь,
копытами стуча из лета в осень,
две лошади безумных — день и ночь
меня безостановочно уносят.
* * *
Еще наш вид ласкает глаз,
но силы так уже ослабли,
что наши профиль и анфас —
эфес, оставшийся от сабли.
* * *
Забавный органчик ютится в груди,
играя меж разного прочего
то светлые вальсы, что все впереди,
то танго, что все уже кончено.
* * *
Есть в осени дыханье естества,
пристойное сезону расставания,
спадает повседневности листва,
и проступает ствол существования.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу